Бог проходит рядом

Выдающиеся свершения отважных, прошедших через немалые и тяжелые испытания общин - первых плодов нового Завета Бахауллы на Западе - создали достаточно впечатляющие основания для личного посещения Америки Назначенным Средоточием этого Завета, Тем, Кто вдохнул в Общину жизнь и с такой бесконечной заботой и мудростью следил за ее первыми шагами. Однако лишь окончательно избавившись от жестокого кризиса, вот уже много лет пролжавшего опутывать Его своими сетями, Он смог предпринять Свое памятное путешествие к берегам континента, где зарождение и становление Веры Его Отца было отмечено столь великолепными, прочными достижениями.

Этот второй великий кризс, выпавший на годы Его служения, внутренний по сути и причинам и не менее суровый, чем тот, что был вызван поведением Мирзы Мухаммада Али, подверг серьезной опасности Его жизнь, на несколько лет лишил относительной свободы, которой Он располагал, погрузил в скорбь Его семью и Его последователей на Востоке и Западе и, как никогда, вскрыл бесчестие и низость Его непримиримых противников. Разразился же этот кризис два года спустя после отъезда первых американских паломников из Святой Земли. Более сами лет продолжался он, то разгораясь, то затухая, причина же была одна - непрестанные интриги и чудовищные измышления самого Нарушителя Завета Бахауллы и тех, кто его поддерживал.

Вне себя от досады после того, как его попытка внести в Движение раскол, на который он возлагал такие надежды, потерпела явный крах; подстегиваемый очевидным успехом, который глашатаи Завета, вопреки его махинациям, достигли в Северной Америке; ободряемый существующим режимом, погрязшим в интригах и возглавляемым хитрым и жестоким правителем; решив в полной мере использовать возможность для клеветы, возникшую в связи с прибытием западных паломников в штрафную колонию Акка, а равно и начавшимся строительством усыпальницы баба на горе Кармел, - Мирза Мухаммад Али, споспешествуемый своим братом, Мизой Бадиуллой, и полагаясь также на помощь своего шурина, Мирзы Мадж ад-Дина, сумел путем неотступных и настойчивых усилий возбудить недоверие турецких властей и государственных чиновников, подведя их к мысли вновь подвергнуть Абдул-Баха заточению, от которого Он так страдал еще при жизни Отца.

Все тот же брат Мирзы Мухаммада Али, его главный сообщник, в собственноручном признании, скрепленном его собственной печатью и обнародованном в связи с его примирением с Абдул-Баха, свидетельствет о злобных планах, которые они вынашивали."Я не стану говорить о том, что слышал от других, - пишет Бадиулла. - Расскажу лишь о том, что видел собственными глазами и слышал из его (Мирзы Мухаммада Али) уст". "Он (Мирза Мухаммад Али) решил, - продолжает свой рассказ Бадиулла, - отправить Мирзу Мадж ад-Дина с подарком и письмом на персидском к Назиму-паше, губернатору Дамаска, чтобы просить его помощи... Как он сам (Мирза Мадж ад-Дин - рассказывал мне в Хайфе, он предпринял все возможное, дабы полностью ознакомить губернатора с ведением работ на горе Кармель, с неоднократными посещениями групп американских верующих и с собраниями, которые они устраивали в Акке. Паша, желая знать все досконально, был очень добр с Мирзой Мадж ад-Дином и заверил его в своей помощи, Несколько дней спустя после возвращения Мирзы Мадж ад-Дина из Высокой Порты пришла шифрованная телеграмма с приказом султана заточить в темницу Абдул-Баха, меня и прочих". "В те дни, - свидетельствует он далее в том же документе, - в Акку прибыл из Дамаска человек, сообщивший, что причиной заточения Аббаса Эффенди был никто иной, как Назим-паша. Самое странное, однако, то, что уже будучи заточен, Мирза Мухаммад Али направил Назиму-паше письмо, прося о своем освобождении... Паша, тем не менее, ни слова не ответил ни на первое, ни на второе послание".

В 1901 году, на пятый день месяца Джамади уль-Авваль 1319 года хиджры (20 августа), Абдул-Баха, вернувшись из Бахджи, куда Он ездил по случаю празднования годовщины Откровения Баба, был призван к губернатору Акки, который уведомил Его, что по приказу султана Абдл уль-Хамида временные послабления отменяются и что Абдул-Баха и Его братьям отныне строго-настрого запрещено покидать пределы города. Указ султана вначале исполнялся по всей строгости, свобода изгнанников была жестко урезана, в то время как Абдул-Баха, одному, приходилось отвечать на бесконечные вопросы судей и государственных чиновников, которые несколько дней подряд допрашивали Его в здании городской управы. Первое, что Он сделал, была попытка вступиться за Своих братьев, которых, даже не спрашивая их мнения, поставили перед свершившимся фактом, но Ему так и не удалось смягчить враждебность властей и ослабить из злонамеренную деятельность. Правда, впоследствии, общаясь с гражданскими и военными чинами, Он все же сумел добиться свободы для Своих сторонников, проживавших в Акке, и дать им возможность беспрепятственно зарабатывать средства к существованию.

Нарушители Завета не довольствовались мерами, которые власти предприняли против Того, Кто столь великодушно защищал их. Заручившись поддержкой Йазьи-бея, главы местной полиции, и других чиновников, равно военных и гражданских, которые по их наущению сменили на своих постах дружественно расположенных к Абдул-Баха людей, и даже спользуя услуги тайных агентов, что постоянно курсировали между Аккой и Константинополем и вели наблюдение за всем, что происходило в доме Абдул-Баха, они стали готовить Ему гибель. Они осыпали чиновников подарками, которые порой похищали из священных реликвий, принадлежавших Бахаулле, и бесстыдно предлагали как высшим, так и низшим чинам взятки, продавая некоторые из Его вещей и то, что дарил им Абдул-Баха. Неустанно, день и ночь вели они свою бесчестную деятельность, решив использовать все средства до последнего, пока не добьются Его казни или перевода Его в такое удаленное место, что им было бы легко отрешить Его от руководства Делом. Среди тех, кого они ради исполнения своих гнусных намерений осаждали, прося помощи под тем или иным предлогом, был губернатор Дамаска, муфтий Бейрута, члены протестантских миссий в Сирии и Акке и даже влиятельный константинопольский шейх Аб уль-Худа, к которому султан испытывал такое же глубокое доверие, как в свое время Мухаммад-шах к великому везирю Хаджи Мирзе Акаси,

Используя устные послания, официальные сообщения и личные беседы, Нарушители Завета внушали всем этим знатным людям необходимость немедленных действий, хитроумно приспосабливая свои доводы к личным интересам и слабостям тех, чьей помощи они домогались. Некоторым они представляли Абдул-Баха жестокосердым узурпатором, посягнувшим на их права, лишившим их наследства, доведшим до нищеты, восстановившим против них всех их друзей в Персии, скопившим огромные богатства и приобретшим более двух третей всей земли в Хайфе. Другим они заявляли, что Абдул-Баха собирается превратить Акку и Хайфу в новые Мекку и Медину, Перед третьими - утверждали, что Бахаулла был не более чем хитрым дервишем, который исповедовал ислам, а Его Сын, Аббас Эффенди, чтобы прославить Себя, возвел Его в ранг наместника Божия, Себя провозгласил Сыном Господа и иисусом Второго Пришествия, Кроме того, они обвиняли Его в замыслах, враждебных государству, в том, что Он готовит мятеж против султана и в любой момент готов поднять знамя Йа Баха-уль-Абха - символ мятежа - в далеких городах Палестины и Сирии, в том, что Он тайно создал тридцатитысячную армию и завершает строительство крепости и огромного арсенала на горе Кармель, что Он через Своих друзей заручился моральной и материальной поддержкой Англии и Америки, а также иностранных военных, атйком и в большом количестве навещавших Его, дабы выразить Ему дань восхищения, что в сговоре с ними Он вынашивал планы подчинения Себе соседних провинций, изгнания местных властей и захвата власти самого султана. Путем клеветы и подкупа им удалось склонить некоторых поставить подписи, удостоверяющие заранее ими же приготовленные документы, которые они через своих агентов отсылали в Порту.

Столь серьезные обвинения, подкрепляемые бесконечным потоком донесений, не могли не встревожить деспота, и без того одержимого навязчивым страхом перед надвигающимся восстанием среди своих подданных. Соответственно была снаряжена комиссия, дабы произвести расследование и представить отчет о его результатах. На каждое из предъявленных Ему обвинений Абдул-Баха, не раз призывавшийся ко двору, давал обстояетльные и бесстрашные опровержения. Вскрыв нелепость этих обвинений, Он, в поддержку Своих аргументов, познакомил членов комиссии с содержанием Завета Бахауллы, выразил готовность подчиниться любому приговору, который вынесут Ему при дворе, и красноречиво утверждал, что буде им вздумается сковать Его цепями, протащить по улицам, понося, оскорбляя и плюя Ему в лицо, а затем, подвесив на городской площади, изрешетить Его тело пулями, то Он воспримет это как величайшую честь, ибо таким образом Он сможет пройти по стопам и разделить страдания Своего возлюбленного Вождя - Баба.

Тяжкие обстоятельства, в каких оказался Абдул-Баха; недобрые слухи, ходившие среди населения; намеки на грозящие Ему опасности, распускавшиеся египетскими и сирийскими газетами; все более враждебная позиция, которую занимали Его противники; вызывающее поведение некоторых жителей Акки и Хайфы, которым придавали смелость распространявшиеся врагами Абдул-Баха слухи о гибели, неминуемо ожидавшей Его и всю общину, заставили Его сократить число паломников и даже на время отказаться от встреч с ними, а также издать особое указание, по которому Его почта доставлялась через агента в Египте, а не в Хайфе, как прежде; на время Он приказал, чтобы ее задерживали там в ожидании Его дальнейших распоряжений. Более того, Он приказал верующим, равно как и Своим секретарям, собрать и перенести в бехопасное место все находящиеся у них сочинения Бахаи и, торопя с их отправкой в Египет, запретил собрание, которое верующие хотели устроить в Его доме. Даже Его многочисленные друзья и почитатели на протяжении всех этих бурных дней воздерживались от встреч с Ним, боясь навлечь на себя подозрения и гнев властей. В некоторые дни, когда тучи особенно сгущались, дом, в котором Он жил и который столько лет был центром оживленной деятельности, стоял совершенно пустынным. Соглядатаи, тайно и в открытую наблюдавшие за ним, следили за каждым движением Абдул-Баха и всячески ограничивали свободу Его семьи.

Однако возведение усыпальницы Баба, чей первый камень был заложен Его рукой на месте, избранном и благословленном Бахауллой, Он отказывался прекратить или даже хотя бы прервать ненадолго. Подобным же образом никакое препятствие, даже самое значительное, не могло помешать бесчисленным Скрижалям изливаться из-под Его поистине неутомимого пера в ответ на поток писем, отчетов, запросов, молитв, исповеданий, апологий и хвалебных посланий, поступавших от множества последователей и почитателй с Востока и Запада. Очевидцы свидетельствуют, что в этот бурный и опасный период Своей жизни он собственной рукою мог записать до девяности Скрижалей за день, а многие ночи от зари до зари проводил в Совей спальне, занимаясь перепиской, что в дневное время Ему не позволяли Его разнообразыне обязанности.

В эти тревожные дни, в самый драматичный период Его служения, достигнув полноты власти, в расцвете лет Он с неистощимой энергией, поразительным спокойствием и непоколебимой уверенностью начинал и неуконно продолжал различные предприятия, связанные с Делом. Именно в эти дни план первого в мире Бахаи Машрик уль-Азкара был замыслен Им, и возведение его началось при помощи Его последователей в городе Ашхабад в Туркестане. Именно в эти дни, несмотря на потрясавшие Его родину волнения, Он отдал распоряжение о начале восстановления исторически ценного, священного дома Баба в Ширазе. Именно в эти дни, благодаря главным образом Его неустанной поддержке, были приняты первые меры, проложившие путь к закладке специально освященного камня, который Он в более поздние годы Собственной рукой возложил в Материнском Храме на берегу озера Мичиган. Именно тогда было опубликовано знаменитое собрание Его бесед под названием "Ответы на некоторые вопросы", бесед, которые Ему удавалось провести в немногие свободные часы, бесед, в которых Он дополнительно разъяснял некоторые фундаментальные аспекты Веры Своего Отца, приводил рациональные и основанные на преданиях доказательства ее важности, а также авторитетно объяснял большое число вопросов, касающихся Откровения Христа, Божьих Пророков, библейских пророчеств, происхождения и роли человека в мире и множество других сходных тем.

Именно в этот, самый мрачный час Он обратился к двоюродному брату Баба, почтенному Хаджи Мирзе Мухаммаду Таки, руководившему строительством Храма в Ашхабаде, и в прочувствованных выражениях провозгласил неизмеримое величие Откровения Бахауллы, открыто предупредил о том, какие бедствия несут миру его близкие и далекие враги, и в волнующих словах предрек торжество, которое неминуемо одержат над ними знаменосцы и предвестники Завета. В тот час великой тревоги Он написал Свою последнюю Волю, Свое Завещание - этот бессмертный Документ, где обрисовал основные черты Административного Порядка, который установится после Его кончины и станет провозвестником возникновения того Миропорядка, чье пришествие предсказывал еще Баб и чьи законы и принципы сформулировал Бахауллы. Именно в эти годы всеобщего смятения, с помощью одаренных подвижников прочно установленного Завета, Он посеял ростки административных, духовных и образовательных учреждений постепенно расширяющей свои границы Веры - в ее колыбели, Персии, в Великой Республике Запада, колыбели ее Административного Порядка, в Канадском доминионе, во Франции, Англии, Германии, Египте, Ираке, России, Индии, Бирме, Японии и даже на далеких островах Тихого океана. Именно в эти волнующие дни Он с огромной энергией отдается переводу, публикации и распространению литературы Бахаи, включавшей теперь широкое разнообразие книг и трактатов на персидском, арабском, английском, турецком, французском, немецком, русском и бирманском языках. Стоило лишь на мгновение затихнуть разыгравшейся вокруг буре, как возле Его стола собирались паломники, друзья и просто пришедшие за советом люди из большинства вышеупомянутых стран - христиане, магометане, иудеи, зороастрийцы, индуисты и буддисты. Нищим, толпящимся у ворот и во дворе Его дома утром каждой пятницы, Он, невзирая на окружавшие Его опасности, раздавал милостыню собственной рукой, причем с такой щедростью и душевностью, что по праву стал называться "Отцом Бедных". Ничто в эти бурные дни не могло поколебать Его уверенности, помешать Ему заботиться об отверженных, сиротах, больных, калеках, ничто было не способно помешать Ему лично общаться с теми, кто не мог или же стыдился просить Его помощи. Непокобелимым оставался Он в своем решении следовать примеру Баба и Бахауллы, ничто не могло подвигнуть Его бежать от Своих врагов либо покинуть стены Своей темницы - ни советы, которые давали Ему члены общины изгнанников в Акке, ни настоятельные просьбы испанского консула - родственника владельцев итальянской пароходной компании, который, питая к Абдул-Баха самую искреннюю и теплую привязанность, а также стараясь предотвратить грозящую Ему опасность, готов был даже предоставить в Его распоряжение итальянское грузовое судно, которое могло бы безопасно доставить Его в любой порт.

Столь невозмутимым был Его дух, что, когда по городу начали распространяться слухи о том, что Его собираются бросить в море, изгнать в город Физан в Триполитании либо повесить, Он, удивляя этом Своих друзей и поражая врагов, сажал деревья и ухаживал за лозами в Совем саду, плоды из которого Он повелел Своему верному садовнику Измаилу-аге собрать, чтобы угостить ими равно друзей и врагов, ежели они придут повидать Его.

Ранней зимой 1907 года другая комиссия, состоявшая из четырх офицеров под командованием Ариф-бея, наделенная всеми возможными полномочиями, по приказу султана прибыла в Акку. За несколько дней до их прибытия Абдул-Баха привиделся сон, который Он пересказал верующим. В том сне Он видел корабль, бросивший якорь в порту Акки; с корабля слетело несколько птиц, подобных зарядам динамита, но, покружившись над Ним, стоявшим посреди испуганной толпы, они улетели, не причив Ему никакого вреда.

 Едва сойдя на берег, члены комиссии взяли под прямой и исключительный контроль телеграф и почту города Акки; уволили всех чиновников, включая губернатора, которые были заподозрены в дружественном отношении к Абдул-Баха;и установили прямой и тайный контакт с правительством в Константинополе; разместились в домах соседей и сторонников Нарушителей Завета; установили охрану вокруг дома Абдул-Баха: дабы воспрепятствовать кому-либо видеться с Ним; и без объяснения причин стали допрашивать всех - христиан и мусульман, людей с Востока и с Запада, чьи подписи значились под документами, отправленными в Константинополь, и которые они привезли с собой в целях расследования.

Деятельность Нарушителей Завета, в особенности Мирзы Мухаммада Али, возликовавшего, предчувствуя осуществление своих надежд, достигла своего пика. Встречи, беседы, увеселенеия следовали одно за другим, в обстановке горячечного возбуждения, теперь, когда победа казалась так близка. Немалое число из низов населения было уверено, что имущество тех, кого снова отправят в изгание, неминуемо достанется им. Клевета и оскорбления обрушивались на несчастных с новой силой. Даже некоторые из бедняков, кому так долго и бескорыстно помогал Абдул-Баха, отреклись от Него из-за страха наказания.

За весь месяц пребывания членов комиссии в Акке, где они вели свое так называемое "расследование", Абдул-Баха решительно отказывался встречаться или иметь дело с кем-то из них, несмотря на угрозы и предупреждения, которые Ему передавали через посредника, чем в немалой степени удивил посланцев из Константинополя и разжег в них еще большее желание осуществить свои гнусные намерения. Невзирая на то, что грозный тучи, как никогда раньше, сгустились над Ним, невзирая на то, что корабль, на котором Он вместе с членами комиссии должен был отправиться в Константинополь, ожидал Его то в порту Акки, то в Хайфе, и самые ужасные слухи распространялись по городу, спокойствие духа ни на мгновение не изменило Ему и уверенность Его осталась неколебимой. "Смысл видения, которое явилось Мне, - повторял Он еще ооставашимся в Акке верующим, - теперь совершенно очевиден. Благодарение Богу, этот динамит не взорвется".

Между тем члены комиссии в одну из пятниц отправились в Хайфу, чтобы обследовать усыпальницу Баба, сооружение которой на горе Кармель не прекращалось. Под впечатлением внушительной постройки они поинтересовались у одного из работавших, какой же фундамент мог вынести столь массивную постройку.

Вскоре после инспекции, как-то к вечеру, судно, лстоявшее возле Хайфы, снялось с якоря и направилось к Акке. Среди встревоженного населения моментально распространился слух о том, что члены комиссии находятся на судне. Все считали, что оно задержится в Акке, чтобы взять на борт Абдул-Баха, а затем проследует дальше. Смятение и скорбь охватили членов Его семьи, когда они узнали о приближении судна. Несколько верующих из тех, что еще оставались в городе, рыдали, предчувствуя неминуемое расставание с Учителем. Абдул-Баха в этот трагический час один, в молчании, прогуливался в саду.

Однако, когда стемнело, то по свету судовых фонарей все увидели, что корабль развернулся и изменил курс. Тперь было очевидно, что он движется в сторону Константинополя. Новость мгновенно сообщили Абдул-Баха, Который в сгущающейся тьме продолжал неспешно прохаживаться по дорожкам Своего сада, Несколько верующих, с различных точек следивших за передвижениями корабля, поспешили подтвердить радостное известие. Одна из самых страшных опасностей, когда-либо угрожавших драгоценной жизни Абдул-Баха, в тот исторический день была неожиданно и решительно предотвращена рукой Провидения.

Вскоре после поспешного и неожиданного отплытия судна было получено известие о том, что бомба взорвалась на пути султана, когда тот возвращался из мечети, где обычно молился по пятницам.

Несколько дней спустя после покушения на его жизнь, комиссия представила соответствующий отчет, но и султан, и его окружение были слишком заняты, чтобы разбираться с ним. Дело было отложено; когда же через несколько месяцев к нему снова вернулись, произошшо событие, раз и навсегда положившее конец разбирательству исделавшее Узника Акки более неподвластным Его коронованному врагу. Бурная революция младотурков в 1908 году вынудила отвратительного деспота принять конституцию, чему до того он всячески противился, и освободить вссех религиозных и политических заключенных, томившихся в тюрьмах старого режима. Но даже тогда в Константинополь послали телеграмму, специально, чтобы уточнить, относится ли Абдул-Баха к таким заключенным, на что был быстро получен утвердительный ответ.

Через несколько месяцев, в 1909 году, младотурки получили от Шейх уль-ислама обвинение касательно самого султана, который не оставлял попыток отменить конституцию, после чего султан был с позором низложен и задержан как государственный преступник. За один день того года было казнено тридцать с лишним важных государственных деятелей, пашей и военных чинов, среди которых было немало непримиримых врагов Веры. Сама Триполитания, где проходили годы изгания Абдул-Баха, впоследствии была отнята у Турции Италией. Так закончилось царствие "Великого Убийцы", "самого коварного, хитрого, вероломного и жестокого из долгого ряда правителей Османской династии", "царство более катастрофическое по кличеству потерянных в первое время и впоследствии земель, более ужасное по ухудшению условий жизни обитателй страны, чем все двадцать три предшествовавших, начиная со смерти Сулеймана Великолепного".