Бог проходит рядом

Первой, немедленной реакцией на вознесение Бахауллы были, как мы уже отмечали, скорбь и замешательство, охватившие Его последователей и спутников, а с другой стороны, воодушевление в стане Его недремлющих врагов, исполнившихся новых надежд и решимости. В момент, когда злобно оклеветанная Вера с триумфом преодолела два тяжелейших кризиса, один из которых был спровоцирован внешними, другой - внутренними недоброжелателями, когда престиж ее поднялся на высоту, невиданную за всю полувековую историю ее существования, она вдруг неожиданно лишилась безошибочно направлявшей ее Десницы, определявшей ее судьбы со дня ее зарождения, - утрата, которую как ее приверженцы, так и ее противники посчитали невосполнимой.

Однако, как следовало из слов, произнесенных позднее Самим назначенным Средоточием Завета Бахауллы и Толкователем Его учения, исчезновение сосуда, который Богоявленная Душа избрала Себе временным вместилищем, означало лишь освобождение от ограничений и оков земной жизни, по необходимости ее сковывавших. Влияние ее, более не сдерживаемое физической оболочкой, сияние ее, покинувшее пределы ее земного храма, давало Душе возможность одаривать человечество новыми силами в той мере, какая была ей недоступна во все время ее существования на этой земле.

Более того, поразительная задача, возложенная на Бахауллу, к моменту Его кончины была практически выполнена. Его Миссия, не оставившая и тени сомнения в своей значимости, была во всех отношениях полностью доведена до конца. Доверенное Ему Послание было явлено взорам всего человечества. Наставления, с которыми Ему вверено было обратиться к его правителям, бесстрашно прозвучали. Основы учения, предназначенного воскресить его, излечить от болезней, избавить от рабства и вырождения, были неколебимо установлены. Волна беспорядков, обрушившаяся на Его Веру с неукротимой яростью, лишь очистила и укрепила ее. Потоки пролитой крови обильно оплодотворили почву, на которой суждено было возрасти институтам Его Миропорядка. И наконец, стоящий превыше всего Завет, предназначенный увековечить влияние Веры, обеспечить ее целостность, охранить от раскола и ереси и стимулировать ее распространение во всем мире, был утвержден на своей нерушимой основе.

Его Дело, величие которого было неаостижимо людям даже в их мечтах и чаяниях; заключавшее в себе, подобно раковине, драгоценнейшую жемчужину, о которой человечество издревле мечтало; столкнувшееся с задачами и трудностями невиданной сложности и важности, без сомнения показало, что способно отстоять себя. Его возлюбленный Сын, зеница Его ока, Его наместник на Земле, Исполнитель Его власти, Краегольный Камень Его Завета, Пастырь Его стада, Образец Его Веры, Воплощение Его совершенств, Тайна Его Откровения, Истолкователь Его мыслей, Зодчий Его Миропорядка, Знамение Его величайшего Мира, Средоточие и Центр Его непогрешимого руководства -одним словом, человек, вступивший в должность, не имеющую себе равных на всем протяжении религиозной истории мира, - встал на ее охрану, бдительный, бесстрашный, исполненный решимости расширить ее пределы, пронести знамя ее славы по всему миру, отстоять ее интересы и добиться свершения стоящих перед ней целей.

Проникновенное воззвание, написанное Абдул-Баха на следующий день после вознесения Его Отца и обращенное ко всем без исключения Его последователям, равно как и пророчество Его Скрижалей, дышали решимостью и уверенностью, которые в изобилии подкреплялись памятью о победах, одержанных за время тридцатилетнего служения, и о плодах, которые оно принесло.

Облако уныния, ненадолго омрачившее безутешных последователей Дела Бахауллы, рассеялось. Непрерывность безошибочного, непогрешимого руководства, которым оно было обеспечено со дня своего зарождения, ныне подтвердилось. Смысл торжественного утверждения, что "настал День, вслед за которым не последует ночь", окончательно прояснился. Осиротевшая община в час отчаяния и нужды признала в Абдул-Баха свою Отраду своего Вождя, свою Главную Опору и Защиту. Свет, столь ярко воссиявший в самом сердце Азии, и при жизни Бахауллы распространившийся на страны Блжнего Востока и озаривший берега Европейского и Африканского континентов, теперь под воздействием новопровозглашенного Завета, почти сразу после смерти его Автора, простер свои лучи далее - вплоть до Североамериканского континента, охватил страны Европы, а впоследствии разлился также над Дальним Востоком и Австралией.

Однако прежде чем Вера смогла водрузить свое знамя в самом центре Северной Америки и установить форпосты на большей части западного мира, юному Завету Бахауллы, как то было и в случае с породившей его Верой, суждено было принять огненное крещение, продемонстрировавшее ее крепость и возвестившее о ее нерушимости миру, забывшему Бога. Кризис, почти столь же суровый, как тот, что постиг Веру в ее младенческую пору в Багдаде, вновь потряс самые основания ее Завета и подверг Дело, благороднейшим плодом коего он являлся, одному из самых суровых и тяжких испытаний за все столетие.

Кризис, неправильно истолкованный как ересь, с радостью воспринятый как политическими, так и церковными врагами, а также быстро сокращавшимся числом последователей Мирзы Йахьи, как предвестье окончательного распада системы, воздвигнутой Бахауллой, разразился в самом сердце Его Веры и был спровоцирован не кем иным, как одним из членов Его семьи, сводным братом Абдул-Баха, особо упомянутым в Книге Завета и стоящим вторым вслед за Тем, Кто был назначен Средоточием Завета.

На протяжении не менее чем четырех лет это непредвиденное событие жестоко волновало умы и сердца большинсртва верующих на всем Востоке, на время затмило Светило Завета, разделило родственников и близких Бахауллы на два непримиримо враждующих лагеря окончательно определило судьбу большинства членов Его семьи и серьезно повредило престижу самой Веры, хотя так никогда и не смогло внести постоянный раскол в ее структуру. Истинной почвой этого кризиса была жгучая, неуемная, всепоглощающая зависть, которую явное превосходство Абдул-Баха в положении, власти, таланте, знаниях и добродетелях над остальными сленами семьи Его Отца разожгло не только в душе Мирзы Мухаммада Али, нарушителя Завета, но и в сердцах некоторых из его ближайших родственников. Зависть, такая же слепая, как та, что зажглась в сердцах братьев Иосифа при виде его величия, глубоко укорененная, как зависть пылавшая в груди Каина и подтолкнувшая его убить своего брата Авеля, - еще за несколько лет до вознесения Бахауллы тлела в глубине сердца Мирзы Мухаммада Али и тайно распалялась при виде бесчисленных знаков уважения, восхищения и преклонения выказываемых по отношению к Абдул-Баха не только Самим Бахауллой, Его последователями и Его спутниками, но и огромным числом неверующих, признавших то прирожденное величие, которое Абдул-Баха проявлял еще с детских лет.

Поставив Мирзу Мухаммада Али на вторую по высоте ступень среди верующих, Провидение не только не уняло кипевшие в нем страсти, но, напротив, заставило их вспыхнуть с новой силой, едва он в полной мере осознал, какие последствия влечет за собой этот Документ.

Все, что бы ни предпринимал Абдул-Баха на протяжении этих четырех злосчастных лет; Его непрестанные увещевания, Его искренние мольбы, милости, которыми Он осыпал Своего брата, порицания и предостережения, которыми Он пытался его смирить, даже Его добровольный отход от дел в надежде предотвратить грозящую бурю, - все было тщетно. Мало-помалу, настойчиво и неуклонно, путем лжи, недоговорок, клеветы и грубого искажения фактов этот "Главный Подстрекатель" преуспел, переманив на свою сторону почти всю семью Бахауллы, равно как и значительное число тех, кто составлял его ближайшее окружение. Две оставшихся в живых жены Бахауллы, двое Его сыновей, колеблющийся Мирза Дийаулла и предательски настроенный Мирза Бадиулла, их родная и единоутробная сестра с мужьями, один из которых, бесчестный Сейид Али, приходившийся родственником Бабу, и второй, хитроумный Мирза Маджид ад-Дин, вместе с его сестрой и единоутробными братьями - детьми благородного, правоверного, ныне покойного Ага Калима, - все объединились с решительным намерением подорвать основы Завета, заложенные недавно провозглашенной Волей, Даже Мирза Ага Джан, сорок лет прослуживший секретарем Бахауллы, так же, как и Мухаммад Джавад Казвини, который еще в Адрианополе трудился над переписыванием бесчисленных Скрижалй, явленных Величайшим Пером, - даже они связали свою участь с нарушителями завета и позволили втянуть себя в их козни и интриги.

Покинутый, преданный, подвергающийся постоянным нападкам со стороны почти всех Своих родственников, к этому времени собравшихся во Дворце и соседних домах, прилегающих к Наисвятой Могиле, Абдул-Баха, уже лишившийся матери, сыновей, без какой-либо поддержки за исключением той, что оказывала Ему незамужняя сестра, четыре Его незамужние дочери, Его жена и Его дядя (единоутробный брат Бахауллы), остался по сути один и лицом к лицу с многочисленными, ополчившимися на Него со всех сторон врагами вынужден был нести тяжкий груз огромной ответственности, которую возлагало на Него Его высокое, почетное звание.

Тесно связанные единством желаний и помыслов; неустанные в своих усилиях; уверенные в поддержке могущественного и коварного Джамаля Буруджирди и его приспешников, Хаджи Хусейна Каши, Халиля Хоя и Джалиля Табрези, которые преследовали те же цели; ведя постоянную и обширную переписку с крупными городами и отдельными людьми, находившимися в пределах их досягаемости; с помощью своих эмиссаров, которых они разослали в Персию, Ирак, Индию и Египет; вдохновляемые попустительством властей, в доверие к которым они втерлись путем лести и подкупа, эти поправшие богоданный Завет отступники поднялись как один, дабы развязать кампанию клеветы не менее ядовитой, чем низкие и бесчестные обвинения Мирзы Йахьи и Сейида Мухаммада, которые они совместно выдвигали против Бахауллы. Друзьям и посторонним, верующим и неверующим, высокопоставленным и мелким чиновникам, открыто и обиняками, устно равно как и письменно, они пытались представить Абдул-Баха тщеславным и властолюбивым, эгоистичным, беспринципным и жестоким узурпатором, Который преднамеренно пренебрег завещанием Своего Отца; Который, опутав всех Своими хитрыми и двусмысленными речами, Сам возвел Себя в чин, сопоставимый с Самим Явлением Божьим; Который в Своих сношениях с Западом уже начал заявлять о Своем явлении как о Втором пришествии Иисуса Христа, Сына Божия, явившегося "в полной славе Отца Своего"; Который в Своих письмах верующим Индии провозглашал Себя обетованным Шах Бахрамом и кичился правом толковать писания Своего Отца, устанавливать новые Заветы и разделять с Ним Величайшую Непогрешимость, исключительную прерогативу пророческого чина. Помимо этого они утверждали, что, преследуя личные цели, Он сеял раздор, питал взаимную враждебность внутри общины, а неугодным угрожал отлучением; что Он извратил цель Завещания, которое, по их уверениям, служило частным интересам семейства Бахауллы, поскольку было провозглашено как всемирный, предвечный и не имеющий себе равных в истории религий Завет; что Он лишил Своих братьев и ссестер законного наследства, потратив его на взятки чиновникам для устройства собственной карьеры; что Он отклонял неоднократные предложения совместно обсудить Его доходы, с тем, чтобы все могли распоряжаться ими на равных; что Он уже успел исказить Священный Текст, включив в него написанные от Себя отрывки, а также извратил смысл некоторых наиболее важных Скрижалей явленных пером Его Отца, и наконец, что именно в результате такоего Его поведения верующие Востока подняли знамя мятежа, что община правоверных разрушена, быстро клонится к упадку и обречена на гибель.

И тем не менее это именно Мирзу Мухаммада Али, который, считая себя образцом верности, знаменосцем "унитариев", "Перстом, указующим на Повелителя"", ревнителем Святого Семейства, выразителем мнения Агсан (Ветвей), сторонником Святого Писания, еще при жизни Бахауллы столь открыто и без малейшего зазрения совести письменно, в бумагах, подписанных им самим и скрепленных его личной печатью, утверждал то, что ныне ложно приписывал Абдул-Баха, - именно его Отец покарал собственной уркою. Это он, будучи послан в Индию, подделывал тексты священных писаний, доверенных ему для публикации. Это он в разговоре с Абдул-Баха нагло и дерзко заявил Ему в лицо, что как Омар в свое время узурпировал право наследства Пророка Мухаммада, так и он, Мирза Мухаммад, не постесняется сделать это. Именно он, преследуемый страхом, что может умереть раньше, чем Абдул-Баха, в тот момент, когда Абдул-Баха заверял Его, что со временем все завещанные Ему почести перейдут к Мирзе Мухаммаду, мгновенно возражал, что может и не пережить своего брата. Это он, как свидетельствует Бадиулла в своем письменном признании, опубликованном в связи с его раскаянием и недолгим примирением с Абдул-Баха, в то время, когда тело Бахауллы еще ожидало погребения, хитростью похитил два ларца, хранившиеся ценнейшие документы Его Отца и завещанные непосредственно перед Его вознесением Абдул-Баха. Это он с помощью нехитрой, но исключительно ловкой подделки, а такеж ряда искажений и вставок, придал обличительным словам, обращенным к Мирзе Йахье, смысл, который, казалось бы, прямо относился к его Брату, которого он так страстно ненавидел. И, наконец, не кто иной, как Мирза Мухаммад Али, по свидетельству Абдул-Баха, содержащемуся в Его Завещании, втайне готовил заговор с целью лишить Его жизни - намерение, скрытые намеки на которое мы найдем в письме, написанном Шауллой, сыном Мирзы Мухаммада Али, - оригинал этого письма тоже был включен Абдул-Баха в Его Завещание.

Подобные этим и другие действия и поступки, слишком многочисленные для того, чтобы их пересказывать, совершенно явно нарушали Завет Бахауллы. Еще один очерняющий Веру удар был нанесен ей и заставил содрогнуться ее основы. Буря, предвосхищенная автором Апокалипсиса, разразилась. Прогремели "громы", засверкали "молнии", и произошли "землетрясения", которые необходимо должны были сопровождать откровение "Ковчега Его Завета".

Скорбь, охватившая Абдул-Баха из-за трагического развития событий, столь стремительно последовавших вслед за вознесением Его Отца, даже несмотря на победы, одержанные за годы Его служения, была столь глубока, что оставила в Его душе неизгладимый след вплоть до конца Его дней. Сила переживаний, которые вызвал в Нем этот мрачный эпизод, напоминает о впечатлении, произведенном на Бахауллу ужасными последствиями мятежных действий Мирзы Йахьи. "Клянусь Древней Красою, - написал Он в одной из Своих Скрижалей, - что скорбь Моя и печаль столь велики, что перо немеет в Моей руке!" "Ты бросил Меня, - сетует Он в молитве, вошедшей в состав Его Завещания, - в море бед, угнетающих душу, напастей, от которых больно сжимается сердце... Жестокие испытания ждали Меня повсюду, и опасности подстерегали Меня со всех сторон. Ты бросил Меня в волны смятенного моря в бездонную пропасть, отдал на растерзание Моим врагам, разжег пламя ненависти ко Мне среди Моих близких, с которыми ты установил твой крепкий Завет и твою твердую Волю..." И вновь, в том же Документе, Он пишет: "Господи! Ты видел, как мир рыдает надо Мной, а близкие Мои упиваются Моими скорбями. О преславный Боже! Даже срди врагов Моих нашлись такие, что оплакивали горести и печали, и среди завистников - такие, что сострадали Моим тяготам, Моему изгнанию и Моим бедам". "О Ты, чья Слава превыше всех!" - восклицает Он в одной из Своих последних Скрижалей. - Я отрекся от мира и от людей, и сердце Мое надрывается, и тяжко страдаю Я при виде вероотступников. В клетке мира сего Я трепещу, подобно испуганной птице, и томлюсь в ожидании дня, когда смгу взлететь в Твое Царство".

В одной из Своих Скрижалей - Скрижали, проливающей свет на весь эпизод в целом, Сам Бахаулла начертал следующие многозначительные строки: "О люди, клянусь Богом! Слезы лились их Моих глаз, подобно слезам Али (Баба) посреди небесного Синклита, и сердце Мое вопияло, подобно сердцу Мухаммада в Преславном Шатре, и душа Моя возглашала, подобно душам Пророков, возглашавших перед теми, кто разумеет... И не о Себе скорблю и печалюсь Я, но о Том, Кто придет после Меня, осененный Моим Делом, наделенный явным и неоспоримым величием, ибо они не возрадуются Его появлению, не признают Его знамений, усомнятся в Его величии, будут враждовать в Ним и предадут Его Дело..." "Возможно ли, - вопрошает Он в не менее важной и значительной Своей Скрижали, - что после того, как дневное светило Твоего Завета взошло над горизонтом Твоей Величайшей Скрижали, возможно ли, чтобы чья-то нога оступилась на Твоей Прямой Стезе? Итак, ответим же на это: "О, Мое возвышенное Перо! Тебе выпал жребий являть заповеданное Тебе Богом, Владыкой Небесным, И не вопрошай Меня о том, чтоисфпытает Твое сердце, равно и сердца обитателей Рая, чьи души обращались в круг Моего воистину дивного Дела. И заповедано Тебе на знать того, что скрыли Мы от Тебя. Ибо, истинно говорю, Всеведущ и Сокровенен Твой Повелитель!" Обращаясь непосредственно к Мирзе Мухаммаду Али, Бахаулла недвусмысленно и прямо утверждает: "Он, истинно говорю, есть один из слуг Моих... И стоит ему лишь на миг покинуть сень Моего Дела, - обратится в прах". Далее, вновь обращаясь к Мирзе Мухаммаду Али, Он в не менее проникновенных и возвышенных словах заявляет: "Истинным Богом клянусь! Стоит лишь Нам, на единый миг, удалить его от источника Нашего Дела, как иссохнет и зачахнет его душа". Кроме того, Сам Абдул-Баха свидетельствует: "Нет ни малейшего сомнения, что в каждом из Своих священных писаний Бахаулла не уставал проклинать нарушителей Завета". Часть подобных обвинительных отрывков собрал Он Сам до Своего ухода их этого мира, включив их в одну из Своих последних Скрижалей как предостережение и защитное средство от тех, кто на протяжении всех лет Его служения выказывали столь неутолимую ненависть по отношению к Нему и были очень близки к тому, чтобы подорвать основы Завета, от которого зависели не только Его собственная власть и авторитет, но и целостность самой Веры.