Новая мировая религия

Уильям С. Хэтчер, Дж. Дуглас Мартин
Новая мировая религия

Бахаулла

        Среди тех немногих лидеров движения бабидов, которым удалось уцелеть во время массовой бойни 1848-1853 годов, выделялся один знатный перс по имени Мирза Хусейн Али(1). Его семья, принадлежавшая к одному из древнейших землевладельческих родов в Персии, владела обширными поместьями в области Нур в провинции Мазендаран(2). Мирза Хусейн Али одним из первых объявил себя приверженцем Баба. Произошло это в 1844 году, когда он услышал о Бабе от Муллы Хусейна в Тегеране, где проживал со своей семьей. Из рассказа Муллы Хусейна явствовало, что найти Мирзу Хусейна Али поручил ему Баб. И в самом деле, Баб откладывал давно задуманное паломничество в Мекку, где он и объявил впервые о своей миссии, до тех пор, пока не получил от Муллы Хусейна письмо с рассказом о встрече с Мирзой Хусейном Али. Четыре брата новообращенного вслед за ним тоже приняли новую веру; и среди них был его младший брат, по имени Мирза Яхья. Подавляющее большинство последователей Баба происходило из духовного, купеческого и крестьянского сословий, так что обращение в его веру членов влиятельного, принадлежащего к правящему классу семейства, было замечательным событием.
        В первые  три-четыре года  высокое положение  его  семьи в обществе  в какой-то  степени  защищало Мирзу Хусейна  Али, ставшего активным проповедником новой веры, от тех преследований,  которым  подвергались его единоверцы. Ограждала его также заслуженная репутация честного человека, что было редким явлением в среде власть имущих: взятки стали в стране обычным делом, и успех в жизни целиком и полностью зависел от подкупа. Члены семьи Мирзы Хусейна Али из поколения в поколение занимали высокие посты в правительстве и пользовались большим политическим влиянием. Его отец, Мирза Аббас, был первым министром в провинции Мазендаран. Когда он умер, Мирзе Хусейну Али, родившемуся 12 ноября 1817 года, было только двадцать два года, и тем не менее ему предложили занять должность, которую прежде занимал в правительстве его отец. К удивлению семьи и близких, он отказался от высокого поста. Вместо этого следующие семь лет он посвятил управлению фамильными поместьями, воспитанию младших братьев и сестер и широкой благотворительной деятельности, за что был прозван в народе "Отцом бедных".
        В двадцать семь лет Мирза Хусейн Али стал единомышленником Баба и посвятил себя делу распространения веры, на которую уже обрушились первые удары ее гонителей. Мирза Хусейн Али путешествовал по всей стране, обратил в веру многих выдающихся людей, в том числе нескольких членов своей семьи, финансировал проповедническую деятельность бабидов в различных частях Персии.
Приняв Веру баби, Мирза Хусейн Али вскоре вступил в переписку с Бабом. Переписка продолжалась до 1850 года - года казни Баба. Благодаря этому общению с Бабом, а также близким контактам с вождями бабидов, такими, как Вахид, Куддус, Мулла Хусейн и Тахира, Мирза Хусейн Али приобретал в глазах своих собратьев все больший авторитет в вопросах веры. Роль и влияние Мирзы Хусейна Али стали особенно заметными на встрече в Бедаште в 1848 году, которую он сам организовал. На встрече, обстановка которой была весьма драматичной, в полной мере выявилась реформаторская сущность учения Баба(3).
        Во время встречи произошло и еще одно важное событие. Чтобы отметить приближение нового Дня Господня, Мирза Хусейн Али дал каждому из участников (а их было восемьдесят один)  новое имя, связанное с особенностями духовного склада каждого. Именно в Бедаште великая поэтесса Куррат-уль-Айн из Казвина получила имя Тахира (Чистая), и это заставило замолчать тех, кто был так возмущен появлением ее на встрече без чадры. Для себя самого Мирза Хусейн Али выбрал имя Баха (Величие или Слава). Вскоре после встречи Баб написал письма некоторым из ее участников, в которых называл их именами, данными Мирзой Хусейном Али; таким образом Баб подтвердил, что Мирза Хусейн Али был вправе присвоить им эти имена. Что касается Баха, то к нему Баб обратился с необычным посланием. Текст, собственноручно написанный Бабом, имел форму звезды. Он включал в себя три с лишним сотни коротких стихов. Все они состояли из производных от слова "Баха", включая титул Бахауллы - "Слава Божия".
        Искусство каллиграфии очень ценилось в Персии, владение им считалось признаком образованности. Манускрипт же Баба был признан шедевром, превосходящим все, на что способен самый искусный каллиграф. Надпись, по отзыву одного писателя, "настолько тонкая и филигранная, что на расстоянии кажется сплошным ровным слоем чернил, нанесенным на бумагу"(4). Именно под этим именем - Бахаулла - и приобрел Мирза Хусейн Али известность среди своих единоверцев, под этим именем он вошел в историю.
        За встречей в Бедаште последовала новая волна насилия; положение было таково, что теперь ни один сторонник новой веры не мог чувствовать себя в безопасности. Когда Бахаулла попытался вступиться за Тахиру и некоторых ее сподвижников, взятых под арест после встречи в Бедаште, его самого бросили в тюрьму и подвергли наказанию палками. Чуть позже над ним надругались таким же образом еще раз; это случилось на пути к гробнице шейха Табарси, куда он направлялся, чтобы увидеться с Куддусом и Муллой Хусейном. Выйдя на свободу, он неоднократно пытался убедить своих друзей и родственников, занимающих государственные посты (и весьма недовольных его деятельностью), что бабиды - мирные и законопослушные люди. Бахаулла предупреждал сановников о том, что если правительство не выполнит своего долга и не пресечет разжигаемых духовенством бесчинств, то в стране воцарятся беззаконие и хаос.
        Случилось именно то, о чем он предостерегал: летом 1852 года двое юных бабидов совершили покушение на шаха. Бахауллу вместе с другими вождями бабидов арестовали, доставили в Тегеран и заточили в печально известную тюрьму, прозванную "Сиях-Чаль" (Черная Яма). Это была "подземная темница в Тегеране - отвратительная яма, раньше служившая резервуаром для сточных вод одной из общественных бань города"(5).
В Сиях-Чаль Бахаулла пробыл четыре месяца. Тем временем волна гонений на бабидов прокатилась по всей Персии. Над узниками Сиях-Чаль нависла угроза смерти. Не проходило дня, чтобы по ступенькам не спускался палач, который выбирал и уводил с собой очередную жертву. Некоторых из приговоренных убивали прямо на месте. Бывало, что в глотку жертвы с помощью молотка вгоняли тяжелый деревянный кол, а мертвое тело часами и даже днями оставалось лежать, прикованное к телам живых.
        Имя одного из погибших в Сиях-Чаль навеки вошло в историю бахаи. Это был Сулейман-хан, молодой человек, прежде служивший в кавалерии и отличавшийся отчаянной храбростью. Подвергаясь смертельной опасности, Сулейман-хан пытался вызволить останки Баба, когда после казни в Тебризе тело бросили в ров. И вот пришел черед самого Сулейман-хана предстать перед палачом. Тот несколько раз проткнул его тело острым ножом и вставил в каждую рану горящую свечу. Израненного, его водили по улицам до тех пор, пока он не упал замертво. У персов ничто так не ценится, как умение держаться с достоинством. Подтверждением этому может служить исполненный драматизма эпизод казни Сулейман-хана - в состоянии душевного подъема проходил он по улицам города, улыбаясь знакомым и декламируя отрывки из классических произведений великих персидских поэтов. В ответ на вопрос мучителей, отчего он не танцует, если ему так весело, Сулейман-хан сделал несколько движений из величавого танца, созданного мистиками Маулавийа [название секты "танцующих дервишей" (прим. ред.)](6).
        Смерть, напоминавшая театральное зрелище, всегда сильно действовала на воображение западных ученых и художников. Трагическая история юного Баба и его героических соратников произвела глубокое впечатление на таких разных людей, как граф де Гобино, Сара Бернар, Лев Толстой и Эрнест Ренан. Эдвард Браун узнал историю Баба из одного сочинения графа де Гобино; впоследствии большую часть жизни он посвятил изучению Веры баби и Веры Бахаи. Браун так описывает юных мучеников:

"Жизнь и смерть этих людей, их надежда, спасавшая их от отчаяния, их любовь, не знавшая сомнений, их стойкость, которую невозможно было поколебать, - все это накладывало особый, неповторимый отпечаток на это движение, делая его поистине удивительным. Хороша ли, плоха ли вера, за которую положили жизни сотни и тысячи наших ближних, но есть в этой вере нечто, во имя чего они:

                "Отринули все сущее под небесами.
                Под солнцем и дождем нагими
                В путь пустились,
                Чтобы, трудясь и уповая
                Счет потерять годам".

Мало кому под силу претерпеть то, что претерпели они, и нет сомнения в том, что наши усилия понять, ради чего они принесли в жертву свою жизнь, стоят того.  Я не стану говорить о том, как религия Баба повлияет на будущее человечества (а я верю, что она преобразит его судьбу), ни о новой жизни, которую она, быть может, вдохнет в умерших, ибо, ждет ли ее успех или забвение, чудеса героизма ее мучеников - это то, что останется в веках.
    Удастся ли мне выразить словами беспредельную убежденность этих людей и то неописуемо сильное впечатление, которое эта убежденность, вкупе с другими удивительными качествами, производит на каждого, кому довелось с ними встретиться? Поверьте, это так..."(7)

    Бахаулла чудесным образом уцелел, пережив эту страшнейшую из всех волну гонений. Светские власти не желали выпускать его на свободу, ибо знали, каким огромным влиянием Бахаулла пользуется в общине бабидов. В то же время, ввиду высокого положения, занимаемого его семьей, и личного заступничества российского посла, князя Долгорукова, было бы слишком неразумно казнить его без суда. А судить его тоже не представлялось возможным. Во время судебного разбирательства, на котором присутствовал представитель российского правительства, человек, покушавшийся на жизнь шаха, сделал признание, которое полностью снимало ответственность за его поступок с лидеров движения, в том числе и с Бахауллы(8).
        Со временем новому первому министру, родственнику Бахауллы, удалось убедить членов шахской семьи, требовавших казнить узника, что разумнее будет изгнать его из Персии(9). Бахаулла был приговорен к изгнанию, но еще до этого все его имущество было конфисковано шахом, дом в Тегеране разграблен, загородный дом разрушен до основания; принадлежащие ему произведения искусства и рукописи перешли во владение персидских сановников, включая и самого первого министра.
        Без средств к существованию, с подорванным здоровьем, измученный перенесенными в тюрьме издевательствами, Бахаулла без суда был изгнан из родной страны и лишен пристанища. Те, кто видел его в те дни, не могли поверить своим глазам: страшные испытания, которые должны были опустошить его, казалось, наоборот, придали ему уверенности и сил. Действительно, именно там, в мрачной яме Сиях-Чаль, произошло самое важное событие в истории бабидов и бахаи. Именно там Бахаулла осознал, что он есть Посланник, о котором пророчествовал Баб, - Тот, Кого явит Бог. Сам он так описывал то, что пережил в темнице, когда впервые осознал свое предназначение:

"Однажды ночью, во сне, со всех сторон стали доноситься до Меня сии возвышенные слова: "Воистину, Мы даруем победу Тебе и перу Твоему. Да не опечалят Тебя сии напасти и да не устрашишься, ибо нечего Тебе страшиться. Скоро явит Бог сокровища земные - людей, что помогут Тебе через Тебя Самого и Имя Твое, коим живит Господь сердца уверовавших в Него"... В те дни, что Я провел в заточении в Тегеране, Мне было не до сна в смрадной темнице, где Я изнывал под тяжестью цепей, но когда случалось задремать, то словно бы истекало нечто из темени по груди, подобно могучему потоку, несущемуся с горной вершины. Все тело Мое тогда было охвачено пламенем, а с языка срывались речи, не предназначенные для слуха смертного"(10).

        Таким образом, Бахаулла был тем самым, о ком поведал Баб в своем Откровении, средоточием истины для своих последователей. Многое говорит о том, что Баб знал с самого начала - он явился именно для того, чтобы подготовить приход Бахауллы. Он не раз ясно намекал на это в беседах с ближайшими учениками. А вот один весьма примечательный отрывок из Байана:

^Благо тому, кто обращает взор к Бахаулле и воздает хвалу Господу своему. Ибо, несомненно, настанет время его Откровения. Такова воля Божия, запечатленная в Байане"(11).

        После четырех месяцев заключения в Сиях-Чаль, Бахаулла без всяких объяснений был отпущен на свободу - так же как до этого без всяких оснований брошен в тюрьму. Ему объявили, что, согласно официальному шахскому указу, он изгоняется из страны вместе с семьей и всеми, кто решит за ним последовать. Заметим, что Бахаулла не воспользовался этим моментом, чтобы объявить о своей миссии. Ему предложили убежище в России, но вместо этого он выбрал Багдад, столицу нынешнего Ирака, который был тогда провинцией турецкой Османской империи. За следующие три года вокруг него постепенно выросла небольшая колония бабидов, включавшая и членов его семьи, последовавших за ним в изгнание. Среди них был Мирза Яхья, младший сводный брат Бахауллы, тайно бежавший из Персии и присоединившийся к семейству вскоре после того, как в 1853 году они прибыли в Ирак. Трудно было предположить, что его приезд станет началом новых тяжелых испытаний и бед.
        История жизни Мирзы Яхья одновременно и увлекательна, и трагична. Деятельность Яхья стала угрозой для миссии Бахауллы и вплоть до наших дней используется недоброжелателями как повод для нападок на общину бахаи.
        Мирза Яхья был тринадцатью годами младше Бахауллы и получил образование под руководством старшего брата. Будучи искусным каллиграфом, он некоторое время служил личным секретарем Бахауллы. Знакомые описывали его как человека робкого и впечатлительного, легко подпадавшего под влияние более сильных личностей. Вслед за братом Мирза Яхья стал пылким приверженцем Веры баби и даже несколько раз сопровождал брата в поездках по делам веры.
        Мирзу Яхья, человека по натуре приветливого, почитали в общине баби как близкого родственника Бахауллы и представителя влиятельного семейства. Ко времени встречи в Бедаште Баб, предварительно посоветовавшись с Бахауллой и другими лидерами движения, написал распоряжение, согласно которому в случае его смерти номинальным главой общины баби назначался Яхья. Теперь уже очевидно, что таким образом был создан канал, через который Бахаулла мог продолжать руководить движением, не подвергаясь столь большому риску, ибо принятие официальной должности, несомненно, привлекло бы к нему еще большее внимание(12). Яхья тогда почти ничто не грозило: он жил уединенно, в семейном поместье на севере страны, а когда волна гонений докатилась и до этих мест, бежал за границу(13).
        Вскоре после того, как группа изгнанников обосновалась в Ираке, Яхья последовал совету некоего Сейида Мохаммада, молодого человека, изучавшего мусульманское богословие. Сейид Мохаммад, ловкий краснобай, по всей видимости, желал стать среди бабидов авторитетом в вопросах веры. Он убеждал Яхья освободиться от опеки старшего брата и взять на себя руководство единоверцами(14). Какое-то время Яхья колебался, а потом, под влиянием Сейида Мохаммада, постепенно стал отдаляться от Бахауллы и, называя себя преемником покойного Баба, заявил о своих правах на власть и соответствующее положение.
        В том, как Бахаулла отреагировал на эти требования, проявился весь его характер. Не вступая в спор, который подверг бы опасности единство и даже само существование общины, члены которой и без того пали духом, Бахаулла без предупреждения покинул колонию своих единоверцев и ушел в горы вблизи Сулеймании, что в соседнем Курдистане. Почти на два года он прервал всякую связь с общиной бабидов. Этот добровольный уход в пустыню Курдистана напоминает аналогичные эпизоды из жизни основателей других великих религий. Как выяснилось впоследствии, это было время напряженного творчества. У Бахауллы начало формироваться ясное понимание своей миссии, что нашло отражение в медитативных текстах, молитвах и стихах, которые он слагал, живя в полном одиночестве. Уцелели лишь немногие из написанных им на персидском языке ранних сочинений, возвещавших о Божественном Послании человечеству.
        Пока Бахаулла был в Сулеймании, все дела общины баби оказались целиком в руках Яхья, который опирался на своего нового наставника, Сейида Мохаммада. В результате, в маленькой колонии изгнанников наступила анархия. Менее чем за два года нашелся десяток-другой отчаянных голов, предпринявших попытки захватить руководство общиной. Вскоре Мирза Яхья удалился от дел, предоставив Сейиду Мохаммаду решать в меру его разумения богословские вопросы. Так предполагаемый лидер общины проявил свою несостоятельность в отношении тех полномочий, которых он так настойчиво добивался. Для большинства его товарищей-бабидов этот урок не прошел даром.
        Положение с каждым днем становилось все хуже, поэтому несколько человек отправились на поиски Бахауллы в надежде, что им удастся уговорить его вернуться. Случайно до одного из наиболее усердных участников поисков дошли слухи о "святом", живущем в горах, и вскоре он разыскал Бахауллу. Семья Бахауллы (в том числе и сам Яхья) и остальные бабиды стали умолять Бахауллу вернуться в общину и вновь взять на себя управление ее делами. 19 марта 1856 года Бахаулла, уступив их уговорам, вернулся в Багдад.
В последующие семь лет в жизни общины бабидов произошли разительные перемены. Личным примером, увещеваниями, строгой дисциплиной Бахаулле удалось поднять дух общины на ту же высоту, что и во времена Баба. Мирза Яхья по-прежнему не принимал никакого участия в делах. Слава о Бахаулле, как о духовном учителе, распространилась по Багдаду и его окрестностям. Властители, ученые, мистики, сановники искали встречи с ним. Среди них было много видных представителей персидского общества.
        В Багдаде Бахаулла написал Китаб-и-Икан, или Книгу Достоверности, в которой открыл Божественный план спасения рода человеческого. В книге подробно изложены воззрения Бахауллы на природу Бога, на роль приходивших на смену друг другу Богоявлений, на духовное развитие человечества. В заключение Бахаулла раскрыл тайну о собственной миссии. В последующие годы из всех сочинений Бахауллы книга Икан пользовалась наибольшим признанием. Именно ее постулаты были положены в основу проповедей Веры Бахаи.
        Однако растущее влияние Бахауллы вызвало опасения и тревогу у шаха и его приближенных. Одна за другой шли из Тегерана депеши, адресованные правительству Османской империи. И вот, совершенно неожиданно, в апреле 1863 года Бахауллу с семьей уведомили о том, что Османское правительство решило, по требованию Персии, удалить изгнанников от границ их родной страны. Предполагалось переместить их в Константинополь (ныне Стамбул).
        Пока длились приготовления к отъезду, Бахаулла временно перенес свою резиденцию на один из островов на реке Тигр, в усадьбу, названную им "Резван", что значит "Рай", (именно под этим названием она позднее вошла в историю). Там Бахаулла открыл избранному кругу своих ближайших последователей, что он и есть Тот, Кого явит Бог, посланник Божий всему миру, обещанный Бабом и Писаниями предшествующих религий. История бахаи говорит о том, что для Бахауллы свет откровения забрезжил в тюрьме Сиях-Чаль. В саду Резван Бахаулла впервые заявил о своем предназначении со всей определенностью, и это стало поворотным пунктом в истории Веры баби. Это событие ныне отмечается во всем мире как главный праздник Веры Бахаи, хотя значение его стало очевидным только четыре года спустя, когда Бахаулла всенародно возвестил о своей миссии(15).
        16 августа 1863 года, после более чем трехмесячного путешествия, изгнанники добрались до Константинополя, но их пребывание там оказалось очень недолгим. Отношения между Османской и Персидской империями уже давно были натянутыми. Вдоль границ постоянно происходили вооруженные столкновения и захваты территорий. Опасаясь, что изгнанники - бабиды, сохранившие связи с Персией, станут орудием турецкой политики, шахское правительство проявляло все большую обеспокоенность в связи с решением поселить бабидов в Османской столице. Персидскому послу Мирзе Хусейн-хану было поручено начать кампанию давления на турецкие власти и добиваться того, чтобы они переправили бабидов в более отдаленную часть империи(16). Свои требования посол подкреплял предостережениями о том, что бабиды являются врагами всякого установленного порядка и представляют особую опасность для такого смешанного и нестабильного общества, как Османская империя. Усилия посла увенчались успехом. В начале декабря 1863 года Бахауллу, его семью и товарищей, вновь без предупреждения, внезапно изгнали в Адрианополь (ныне Эдирне), что находится в европейской части Турции(17).
        Ссылка в Адрианополь знаменует начало новой эры в истории бахаи. Неотразимое обаяние личности Бахауллы; толпы посетителей, стекавшихся к нему непрерывным потоком; возрождение багдадской общины, произошедшее благодаря ему; обширная переписка, которую он вел с бабидами Персии, по-прежнему подвергавшимися гонениям; его растущее влияние на них - все это возвеличило фигуру Бахауллы среди приверженцев Баба. Среди бабидов широко обсуждалось то, что было известно из заявления Бахауллы в саду Резван. Видя, что община готова принять его послание, Бахаулла решил - пришло время открыто провозгласить свою миссию.
        Предстояло сделать первый шаг: открыть правду Мирзе Яхья, который считался номинальным главой общины. В документе, известном как Суре-йи-Амр(18), Бахаулла провозгласил, что именно он есть Тот, Кого Явит Бог, и призвал Яхья признать и поддержать его - таково было распоряжение, данное в свое время Бабом. Однако призыв Бахауллы не встретил поддержки. Вскоре после переселения изгнанников в Адрианополь Яхья, которого снова стал подстрекать Сейид Мохаммад, начал строить козни Бахаулле в надежде вернуть себе прежнее положение в общине. Убедившись, что все бесполезно, Яхья дважды подсылал к Бахаулле наемных убийц. Послание Бахауллы ему зачитали вскоре после второго неудавшегося покушения.
        Недолго колеблясь, Яхья заявил, что это он, а не Бахаулла - Явитель Божий, предвещенный Бабом, чем поверг в шок всю общину баби. Но это, по крайней мере, прояснило сложную и запутанную ситуацию, которая образовалась в общине из-за непоследовательных действий Яхья. От него сразу же отвернулись почти все бабиды, находившиеся в Адрианополе, и подавляющее большинство бабидов в Персии и Ираке, включая оставшихся в живых родственников Баба - приверженцев его веры. По оценке Эдварда Брауна, за Яхья пошло не более трех-четырех процентов бабидов, тогда как остальные сохранили верность Бахаулле. Именно с тех пор бабиды стали называть себя бахаи, и Вера бахаи определилась как самостоятельная религия(19).
        Добившись признания у последователей Баба, Бахаулла приступил теперь к непосредственному выполнению своей миссии. Начиная с сентября 1867 года, он написал несколько посланий, которые можно поставить в один ряд с наиболее выдающимися документами в истории религии. Некоторые послания были адресованы всем "Царям земным", другие - лично каждому государю. В письмах Бахаулла объявил себя Тем, Кто предвещен в Торе, Евангелии и Коране, и призвал монархов встать на защиту его веры. В посланиях он предупреждал о том, что мир в XIX веке переживет трагический перелом, вслед за которым родится новая мировая цивилизация. Основной идеей нового века должно стать единство всего человечества. Бахаулла призывал, в первую очередь, правителей ведущих европейских стран поставить во главу всего задачу достижения единства мира:

"Придет время, когда будет повсеместно признана насущная необходимость созыва широкого всеобъемлющего собрания. Правители и государи земли должны войти в него и, участвуя в его работе, искать пути и средства, что приведут к установлению всеобщего Великого Мира между людьми... Не тот должен гордиться, кто любит свою страну, а тот, кто возлюбил весь мир. Земля есть одна страна, а человечество - ее граждане"(20).

        Бахаулла утверждал в посланиях, что Бог привел в действие такие исторические силы, которым никто не в силах воспрепятствовать. Правители государств должны знать, что власть дана им Богом; их долг - служить человечеству, установить на земле мир и справедливый общественный порядок, привести народы к единению. Те правители, которые используют свою власть во зло, противодействуя процессу сплочения человечества, навлекают несчастья на себя и на свои народы.
        Не успела новая вера заявить о себе, как ей был нанесен еще один тяжелый удар, последствия которого ощущаются и по сей день. Зачинщиком смуты вновь стал Мирза Яхья. Отвергнув Бахауллу, Яхья окончательно утратил влияние среди последователей Баба. Позднее он рассказывал профессору Брауну, что все отвернулись от него, так что ему приходилось даже самому ходить на базар и покупать себе еду. Однако его по-прежнему поддерживал Сейид Мохаммад и два других адрианопольских изгнанника. Эта группка не желала примириться с тем, что Веру бахаи принимали практически все сторонники Баба как в Персии, так и на османских землях. Для достижения своих целей они решили использовать письма Бахауллы к монархам.
        В тот исторический период, о котором идет речь, одряхлевшая Османская империя находилась на грани распада. В обширной державе постоянно проявлялось недовольство со стороны национальных меньшинств. Особенно напряженной была обстановка в европейских владениях, расположенных за Адрианополем, где появилась угроза отделения таких государств, как Греция, Болгария, Сербия и Черногория. Посол Персии в Константинополе Мирза Хусейн-хан прилагал все силы, стараясь убедить турецкие власти в том, что горстка изгнанников-бахаи представляет для них опасность как в политическом, так и в религиозном плане. Мирза Яхья и Сейид Мохаммад, воспользовавшись сложившейся ситуацией, попытались в неприглядном свете представить послания Бахауллы государям. В Константинополь полетели анонимные письма с предупреждениями о политическом заговоре. Бесспорно, этим наветам придавал убедительность тот факт, что к Бахаулле в Адрианополь со всех концов империи нескончаемым потоком шли люди, и даже представители власти, казалось, не в силах были устоять перед обаянием личности Бахауллы(21).
        Памятуя о предложениях правительств Великобритании и России взять Бахауллу под свое покровительство, когда гонения против бабидов только начинались, власти Османской империи стали опасаться, что обвинения Яхья имеют под собой почву. Решено было раз и навсегда определить судьбу общины изгнанников. Султан Абд уль-Азиз издал не подлежащий пересмотру указ - сослать адрианопольских изгнанников на вечное поселение в Палестину, в город Акку. Утром 21 августа 1868 года Бахауллу, членов его семьи и ближайших товарищей - всего человек семьдесят-восемьдесят - посадили на пароход в Галлиполи. После изнурительного десятидневного морского перехода их высадили под стражей на берег у Морских Ворот, ведущих к мрачной крепости Акка.
        По иронии судьбы Мирза Яхья и Сейид Мохаммад попались в собственные сети. Турецкие власти, заподозрив, что Яхья и сам замешан в заговоре, сослали его на остров Кипр, где он должен был содержаться под стражей вместе с тремя бахаи. Власти рассчитывали таким образом воспрепятствовать его деятельности(22). Из тех же соображений Сейида Мохаммада с одним из его приспешников сослали в Акку вместе с группой изгнанников-бахаи.
        Выбрав местом ссылки Акку, власти надеялись, что Бахаулла не вынесет такого испытания. В 1860-х годах этот город-тюрьма был гибельным местом. Там, в тесном лабиринте улиц и сырых трущоб, были собраны преступники со всех концов империи. Обычные в этих местах ветры и приливы выбрасывали на берег отбросы из Средиземного моря. Поэтому климат здесь был такой нездоровый, что, как говорили в народе, залетевшие сюда птицы падали замертво.
        Первые два года ссылки были для бахаи годами бедствий и лишений. Персидский посол в Константинополе отдал распоряжение направить в Акку представителя правительства Персии для наблюдения за тем, выполняется ли указ султана с надлежащей строгостью. Часть изгнанников погибла в результате жестокого обращения с ними, и в их числе - младший сын Бахауллы, Мирза Махди, ставший жертвой несчастного случая, связанного с суровыми условиями, в которых содержались заключенные. Некоторое облегчение наступило в 1870 году, когда в связи с обострением отношений между Турцией и Россией возникла необходимость использовать крепость под военные казармы, и заключенных перевели в арендованные у местных жителей дома и другие помещения.
        В Акке к Бахаулле поначалу относились с предубеждением, но затем повторилось то же, что в Багдаде и Адрианополе: влияние Бахауллы стало постепенно расти. Проникнувшись симпатией к нему, коменданты со временем ослабили надзор; влиятельные люди отзывались о нем с восхищением и уважением. И тут последовал неожиданный удар. Сейид Мохаммад и двое его товарищей, с неудовольствием наблюдавшие, как улучшается положение заключенных, начали сеять смуту среди представителей низших городских слоев, подстрекая их напасть на дом Бахауллы в надежде, что Бахаулла погибнет во время этих беспорядков.
        Эта новая угроза переполнила чашу терпения нескольких изгнанников. Забыв о том, что религия предписывает отказаться от насилия и во всем полагаться на Волю Божию, семеро из них решили действовать. Они спровоцировали стычку, во время которой Сейид Мохаммад и его сообщники были убиты.
Ничто не могло бы нанести большего вреда новой вере. Эти убийства послужили очередным поводом для обвинений бахаи со стороны приутихших на какое-то время врагов из среды мусульманского духовенства. Бахаулла переживал происшедшее тяжелее, чем свой арест и тюремное заключение, потому что под угрозу была поставлена чистота его учения. Вот что сказано в одном из Его писем, относящихся к этому периоду:

"Заключение Мое не навлечет на Меня позора. Напротив, жизнию Моей клянусь, оно прославит Меня! А если Я и стыжусь чего-то, так лишь деяний тех Моих последователей, кто, исповедуя любовь ко Мне, на деле служил Лукавому. Воистину, они из заблудших"(23).

        Позже гражданским судом было установлено, что в беспорядках не был замешан ни сам Бахаулла, ни большинство из его товарищей, проживавших в Акке. Наказаны были только те, кто действительно был виновен. Страсти постепенно улеглись. Тем временем Бахаулла продолжал написание посланий к государям и правителям, прерванное в связи с его отъездом из Адрианополя. Послания были обращены лично к каждому правителю, адресатами их были: император Луи Наполеон, королева Виктория, кайзер Вильгельм I, царь Александр II, персидский шах Насир-ад-Дин, австрийский император Франц Иосиф, турецкий султан Абд уль-Азиз. Все послания были доставлены по назначению.
        В этих посланиях Бахаулла призывал монархов учредить совместными усилиями международный суд, уполномоченный разрешать конфликты между государствами _ прообраз всемирного правительства. По словам Бахауллы, этот суд должен опираться на международные силы поддержания порядка - своего рода международную полицию - которые будут находиться на содержании государств-участников, обеспечивая мирное разрешение всех спорных вопросов.
        В письмах к государям также были даны наставления, как воспитать в людях чувство общности и понимания единства всех народов земли. Например, Бахаулла призывал к созданию вспомогательного языка межнационального общения, что позволило бы каждому обществу, с одной стороны, сохранить неповторимость своей культуры, а с другой - иметь возможность общения с представителями всех народов и рас. Система обязательного образования станет основой всеобщего просвещения; международная система мер и весов установит общие для всех стандарты - необходимую предпосылку для перехода ко всемирной экономической системе; расходы на военные нужды будут существенно сокращены, а средства от налогов пойдут на нужды общества. Во внутригосударственных делах монархи должны будут руководствоваться основными принципами демократии.
        Поскольку изгнанники находились в строгой изоляции, то эти необычайные послания тайно выносили из тюрьмы посетители Бахауллы, чьи симпатии он сумел завоевать. Французский консул лично доставил императору Луи Наполеону первое послание Бахауллы.
        Яркие и исполненные глубокого смысла послания были написаны также духовным лидерам ведущих религий, включая папу Пия IX. Обращаясь к главам церквей, Бахаулла прежде всего призывал их не цепляться за обветшавшие догмы и светскую власть, а серьезно изучить положения, которые он выдвигает. Бахаулла подчеркивал, что именно представители духовенства первыми отвергали и преследовали основателей всех мировых религий.
        Послание к папе Пию IX представляет особый интерес для изучающих историю папства, потому что в нем содержатся предписания, многим из которых преемникам Пия IX поневоле пришлось следовать. Бахаулла призывал главу католической церкви уступить власть в папских владениях светским правителям, не замыкаться в стенах Ватиканского дворца, а стремиться к общению с главами других религий, обратиться к светским властям всех стран с призывом к миру и справедливости, покончить с пышными церемониями поклонения ему. "Уподобься Господу твоему", - такими словами заканчивалось послание. С подобными словами Бахаулла обращался и к католическому духовенству:

"Не замыкайтесь в церквах и  монастырях. Благословляю вас вернуться в мир и приступить к трудам праведным. Царь Судного Дня так повелевает вам. В твердыне Моей любви укрывайтесь. Изо всех укрытий только это одно во благо прибегающим к нему... Не венчавшемуся (Иисусу) не найти было пристанища, где преклонить главу Свою. Виной тому людское вероломство. Не в том Его святость, в чем вы ищете, а в том, что Мы имеем"(24).

        Ни на одно из этих посланий ответа не последовало. Из того немногого, что нам известно, приведем скупую реплику королевы Виктории: "Если эти слова от Бога, то за ними будущее, а если нет, то и зла они не причинят"(25).
        Эти послания, однако, привлекли к себе внимание позднее, когда поразительным образом стали исполняться содержавшиеся в них пророчества(26). Император Луи Наполеон, считавшийся самым могущественным из самодержцев Европы, обвинялся Бахауллой в неискренности и злоупотреблении властью и получил следующее предупреждение:

"...в царстве твоем наступят раздоры, и корона спадет с твоей головы в расплату за твои деяния... Величием своим ты возгордился? Клянусь жизнью, недолгим будет оно..."(27)

        Спустя два года, после совершенно неожиданного позорного поражения под Седаном, император потерял трон и стал изгнанником(28).
        Вслед за этим победитель Луи Наполеона, Вильгельм I,  незадолго до этого провозглашенный императором единой Германии, получил такое же предостережение. Гордость и жажда земной власти навлекут на Германию "карающий меч", который "обагрит кровью рейнские берега". Предупреждения получили также российский царь, австрийский император Франц Иосиф и персидский шах.
        Особенно выразительны послания, адресованные турецкому султану Абд уль-Азизу и его первому министру Али-паше, от которого зависела судьба узников Акки. В этих посланиях Бахаулла предрекал Али-паше и министру иностранных дел Фуад-паше скорую смерть; он предсказывал потерю турецких владений в Европе, падение самого султана. Все эти предсказания исполнились, и это еще более прославило имя Бахауллы, и без того уже получившее широкую известность(29).
        Главным событием десятилетнего периода, начавшегося в 1863 году с официального провозглашения Бахауллой своей миссии, стало появление Китаб-и-Акдас (что означает "Пресвятая Книга"). В наши дни считается, что в этой книге заключена суть того учения, которое бахаи называют откровением Бахауллы.
        Китаб-и-Акдас подтверждает, что на земле установлена власть Бахауллы, которую человечество должно будет признать. В самом начале Бахаулла повторяет свое утверждение, что он есть "Царь Царей", посланный Богом, чтобы содействовать построению Царствия Божия на земле. В книге развиваются две главные темы: провозглашение духовных законов, благодаря которым должна преобразиться душа каждого человека и которым должно следовать все человечество в целом, и создание институтов управления для сообщества последователей Бахауллы. Более подробно эти два вопроса рассматриваются в седьмой и восьмой главах настоящей монографии. Здесь же достаточно упомянуть, что система законов, приведенная в Китаб-и-Акдас, полностью заменила у бахаи и те законы Ислама, которые Баб оставил в неприкосновенности, и жесткий кодекс, разработанный  Бабом. Был запрещен джихад, то есть применение силы в религиозных целях, и предписано избегать каких бы то ни было столкновений на религиозной почве(30). Поскольку полное отделение Веры баби от Ислама уже совершилось, то был даже снят строгий запрет, введенный Бабом, на богословские штудии. Бахаи призваны быть открытыми для восприятия истины, из какого бы источника она ни исходила.

"Предупреди... дабы возлюбленные единого Бога истинного не судили слишком строго речения и Писания человеков. Да отнесутся они к подобным речениям и Писаниям непредубежденно и с кротким сочувствием"(31).

        С завершением Китаб-и-Акдас наступил последний период служения Бахауллы. Изоляции был положен конец. За два десятилетия, наполненных плодотворной работой, на свет появилось множество сочинений, в которых Бахаулла обрисовал свое видение будущего человечества. По всей Палестине люди, занимавшие высокие посты, становились сначала почитателями, а затем и преданными последователями Бахауллы. Новую веру принял и глава местного мусульманского духовенства муфтий Акки. Правитель города, посещая Бахауллу, в знак глубокого уважения всегда оставлял свою обувь на пороге. К воротам города-тюрьмы устремился неиссякаемый поток паломников. Их рассказы, а также письма, поступавшие из Акки, служили духовной пищей общинам бахаи в Персии и Ираке. По настоянию Бахауллы были проведены работы по благоустройству города, в частности, был реконструирован старинный акведук, через который Акка стала получать свежую воду. Это помогло преодолеть враждебное отношение со стороны простого народа, с которым изгнанникам пришлось столкнуться в начале своего пребывания в Акке.
        В 1877 году Бахаулла согласился переселиться из Акки в близлежащее загородное поместье Мазрай, обустроенное его друзьями для проживания. Двумя годами позже изгнанники за символическую плату сняли великолепный особняк в окрестностях Акки. Хозяин дома покинул те места, спасаясь от эпидемии.
        В этом своем последнем прибежище, известном под названием "Бахджи" (Радость), Бахаулла и принял профессора Брауна, одного из немногих представителей Запада, которые встречались с Бахауллой и писали о нем. Рассказ о мучениках-бабидах так потряс Брауна, что тот решил увековечить историю новой веры. Браун так описывает свою встречу в Бахджи с основателем Веры бахаи:

"Я оказался в просторных покоях. В возвышенной части, у стены, располагался диван, а напротив двери - два или три стула. Хотя смутное представление о том, куда я направляюсь и кого мне предстоит видеть, у меня было (ничего конкретного узнать не удалось), я только через несколько мгновений понял, что я в комнате не один, и меня охватило благоговейное изумление. В углу комнаты, на диване, сидел почтенного вида человек самой поразительной наружности. Его голову венчала шапочка из войлока, какие дервиши называют "таджи", но необычайной высоты и формы, у основания которой была навита небольшая белая чалма. Лицо этого человека я не в силах забыть, но не в силах и описать. Взгляд, проникавший, казалось, в самую душу, печать силы и величия на широком челе... Не было нужды спрашивать, кто передо мной, и я склонился перед тем, кого окружала такая преданность и любовь, которой не знали короли и могли бы позавидовать императоры!
    Мягким величавым голосом он предложил мне сесть, а потом произнес: "Хвала Господу, что ты здесь!.. Ты пришел навестить изгнанника, томящегося в заточении... Только добра и счастья желаем Мы народам, Нас же считают сеятелем раздоров и бунтовщиком, заслуживающим уз и изгнания... Придет конец распрям и кровопролитию, и все люди станут одним родом и единой семьей... Пусть возгордится человек не тем, что любит свою страну, а тем, что любит ближних..."(32)

        В тот же год Бахаулла "раскинул шатер" на горе Кармель, что на противоположной стороне залива. Там он выбрал место для погребения останков мученика Баба. Впоследствии вокруг этого места были выстроены усыпальницы, административные здания, сады, и оно стало всемирным центром Веры бахаи.
        В последние годы жизни Бахаулла избегал контактов с обществом, полностью отдаваясь своим трудам и встречам с паломниками - бахаи. Практически дела в общине были поручены его старшему сыну, Аббасу, прозванному им Абдул-Баха (Слуга Баха). Позже, в 1891 году, Бахаулла поведал близким, что труд его завершен и он желает "удалиться из этого мира". Его призывают, сказал он, "в иные края, недоступные взору людей с именами". Вскоре он заразился лихорадкой и, недолго проболев, скончался. Это случилось на рассвете 29 мая 1892 года. Бахаулле было тогда семьдесят пять лет.