Литература

03 Вера Баби

Уильям С. Хэтчер, Дж. Дуглас Мартин
Новая мировая религия

Вера Баби


В начале XIX века как в исламском, так и в христианском мире ожидали прихода Мессии. В Персии два влиятельных богослова, шейх Ахмад Ахсаи и его ученик и преемник, Сейид Казим Решти, проповедовали доктрину, в корне расходившуюся с ортодоксальным шиитским учением. Помимо того, что "шейхъ" (под таким названием известны последователи упомянутых теологов) толковали Коран скорее аллегорически, чем буквально, они возвещали скорое второе пришествие имама Махди, обетованного избавителя, продолжателя дела Мухаммада(1). Их учение вызвало широкий интерес и создало в обществе атмосферу ожидания. В этом отношении оно было сходно со взглядами некоторых существовавших в то время христианских объединений, например, миллеритов(2) (известных как в Европе, так и в Америке), уповавших на возвращение Иисуса Христа.
        Сейид Казим, незадолго до своей смерти в 1843 году, призвал учеников отправиться на поиски Обетованного, который должен был вскоре прийти. Сейид Казим отмечал, что в том году, - а по мусульманскому календарю шел 1260 год - исполнится ровно тысяча лунных лет со дня исчезновения Сокрытого имама.
        Для одного из ведущих шейхи, некоего Муллы Хусейна, этот поиск неожиданно закончился вечером 23 мая 1844 года в городе Ширазе, когда он встретил молодого человека по имени Сейид Али-Мохаммад (сейидами называли потомков Пророка Мухаммада), утверждавшего, что он и есть тот Обетованный, которого разыскивают шейхи. То же самое Сейид Али-Мохаммад повторил в своем сочинении Каюм уль-Асма, которое он начал писать в тот же вечер. Этот текст стал краеугольным камнем новой религии - Веры баби. В нем говорится, что его автор - Посланник Божий, продолжатель миссии Иисуса, Мухаммада и их предшественников. Далее Сейид Али-Мохаммад величает себя также принятым у мусульман титулом "Баб" (Врата), хотя из контекста ясно, что в это слово он вкладывает духовный смысл, существенно отличный от мусульманской традиции(3).
        Обаяние личности Баба, а также его редкостное умение растолковать значение наиболее трудных мест Корана произвели на Муллу Хусейна такое впечатление, что он объявил себя приверженцем новой веры(4). Именно Мулла Хусейн стал первым последователем Веры баби. В продолжение нескольких недель еще семнадцать шейхи из тех, что искали Обетованного, признали, что Баб и есть тот самый Посланник. Эти восемнадцать первых последователей новой веры, названные им "Буквами Живущего", по велению Баба отправились по всей Персии с вестью о том, что занялась заря Дня Божия, предвещенного в Коране и во всех более ранних Священных писаниях.
        Сейид Али-Мохаммад, вошедший в историю под именем Баб, родился в Ширазе 20 октября 1819 года в купеческой семье(5). И отец его, и мать вели свой род от Пророка Мухаммада. Баб рано лишился отца, и мальчика растил дядя, брат матери, Хаджи Мирза Сейид Али, ставший позднее одним из Его наиболее преданных последователей и одним из первых мучеников новой веры. Все дошедшие до нас свидетельства говорят о том, что Баб был необыкновенным ребенком. Хотя все, чему его учили, сводилось к элементарным навыкам чтения и письма, как было тогда принято (большинство детей в Персии не получало и такого образования), он обнаруживал поражавшую его учителя и других знавших Баба взрослых загадочную прирожденную мудрость. Выдающиеся свойства ума сочетались в нем с глубокой одухотворенностью его личности. Еще в детстве Баб проводил долгие часы в размышлениях и молитвах. Был случай, когда учитель высказал недовольство тем, что ребенок не в меру набожен. Баб сказал в ответ, что общается со своим "прадедом", которого надеется превзойти. Он имел в виду Пророка Мухаммада, которого иногда именуют подобным образом те, кто считает себя его прямым потомком.
        Баб оставил школу, когда ему еще не исполнилось и тринадцати, а с пятнадцатилетнего возраста приступил к традиционному семейному занятию - торговле. Вначале Баб работал вместе с дядей в Ширазе, но вскоре его отправили в Бушир, где он стал управлять семейным торговым домом. Занимаясь купеческим делом, он снискал репутацию честного и толкового человека. В то же время Баб постоянно предавался благочестивым размышлениям, причем некоторые свои мысли он записывал. Весной 1841 года он предпринял несколько поездок в священные города мусульман, чтобы поклониться гробницам имамов-мучеников. В городе Кербеле Баб встретил Сейида Казима, который приветствовал его с необычайной почтительностью и пылом, поразившим учеников богослова. Сейид, однако, предпочел не вдаваться в объяснения. Баб провел некоторое время среди приверженцев Сейида Казима, а потом вернулся в Персию и женился на Хадидже, девушке из купеческой семьи, находившейся в отдаленном родстве с семьей Баба. Еще через два года Баб встретил в Ширазе Муллу Хусейна и открыл ему свою тайну.
        Предстояло сделать следующий шаг: всенародно провозгласить новую веру. Для начала Баб совершил паломничество к главным святыням мусульманского мира: в города Мекку и Медину в Аравии. 20 декабря 1844 года, в пятницу, держась за дверное кольцо Каабы, наиболее почитаемой всеми приверженцами Ислама святыни, Баб в присутствии большого количества людей возвестил: "Я тот Каим, пришествия Которого вы ждете". Кроме того, он послал шарифу Мекки, хранителю гробниц, особую скрижаль, иначе говоря, письмо, в котором повторил это утверждение. К Бабу отнеслись с большим уважением, но суннитские власти не приняли его заявлений всерьез. Не встретив каких-либо препятствий, Баб отправился морем в Персию, где в результате проповеднической деятельности, которую развернули там Буквы Живущего, уже нарастала волна беспокойства как среди духовенства, так и среди простых верующих.
        Шиитскому мусульманскому духовенству утверждения Баба представлялись не просто ересью, а посягательством на самые основы Ислама. С точки зрения ортодоксального Ислама, Мухаммад был "Печатью Пророков", то есть тем, кто принес человечеству последнее Откровение Божие, за которым должен последовать Судный День. Из всех религий только Ислам сохранился в чистоте и целостности, поскольку в его сокровищнице, Коране, содержатся подлинные слова самого Пророка. Исходя из этой предпосылки, мусульманские богословы продолжали твердо настаивать на том, что Ислам будет отвечать всем нуждам человечества вплоть до наступления Судного Дня, и никаким новым Божественным Откровениям не дано и не будет дано права на существование.
        Поэтому, объявляя о своей миссии, Баб ставил под сомнение главное, на что опиралась эта богословская система. Сторонники шиизма - той ветви Ислама, что являлась преобладающей в Персии, - особенно болезненно восприняли брошенный им вызов. Согласно многовековой традиции шиизма, непререкаемый авторитет во всех человеческих делах принадлежал Сокрытому имаму, чье пришествие должно было возвестить о Судном Дне. Полагалось, что даже власть шахов вверяется им только волей имама. Именно поэтому Баб почти сразу натолкнулся на ожесточенное противодействие со стороны мулл по всей Персии, тем более яростное, что Баб открыто обличал распространенные в среде духовенства невежество и стяжательство. Упадок нравственности среди тех, кого почитали за духовных пастырей, Баб рассматривал как главное препятствие, мешавшее процветанию народа Персии.
        Враждебность со стороны священнослужителей шла гораздо дальше обычных обвинений в адрес тех, кто принял новую веру. В XIX веке в Персии, наряду с владычеством шахов, существовала и другая система управления: власть духовенства. Повседневная жизнь людей определялась, по большей части, исламским религиозным законом, и нарушители его представлялись на суд муджтахидов, то есть докторов богословия. Теоретически исполнение приговоров этих духовных судов зависело от поддержки светских властей. Но на практике шиитское духовенство имело возможность приводить в исполнение свои приговоры и без согласия властей. Наш современник, ведущий исследователь этого периода, так описывает исторические обстоятельства, сложившиеся в Персии к тому времени, когда Баб объявил о своей миссии:

"В течение почти всего периода правления каджарской династии мы наблюдаем случаи, когда муджтахиды, особенно в Исфахане и Тебризе, имели в своем распоряжении вооруженные группы, которые иначе как личной армией не назовешь. Первоначально эти отряды состояли по большей части не из мулл, а из самых настоящих разбойников (лути). Лути, которые вначале объединялись, как и сходные с ними фати в Анатолии и арабских землях, в рыцарские братства, поддерживали церковников, часто бросая при этом вызов властям, и проводили в жизнь их фетвы. Взамен лути разрешалось заниматься грабежами и разбоем, а когда им грозило наказание, пользоваться неприкосновенными убежищами, известными под названием бест, в мечетях и домах улемов"(6).

        Эти личные армии играли роль ударных отрядов. Кроме них муллы располагали и еще более мощными боевыми ресурсами. Стоило духовенству объявить одного из своих противников неверным, как толпы фанатично настроенных невежественных горожан и селян наводняли улицы, вставая на защиту того, что они считали единственно праведной верой. Могущество религиозных сил часто было направлено не только против раскольнических сект, но и против светских властей.
        Несмотря на все возрастающую угрозу со стороны воинствующего духовенства, с 1845 по 1847 год количество людей, объявивших себя бабидами, то есть последователями Баба, быстро росло. Более того, их ряды пополнялись выходцами из среды духовенства. Одним из приверженцев новой веры был блестящий и чрезвычайно влиятельный богослов Сейид Яхья Дараби, впоследствии прозванный Вахидом, что значит "Неподражаемый". По требованию местного духовенства правитель Шираза поместил Баба под домашний арест. Вахид был послан к Бабу по распоряжению шаха Мохаммада, правителя Персии, который, не желая довольствоваться слухами, хотел получить из первых рук достоверные сведения о новом движении. Неудивительно, что, узнав об обращении Вахида, шах приказал немедленно доставить Баба в столицу, - под охраной, но с почетом. Баб уже и ранее заявлял, что хотел бы встретиться с правителем и рассказать ему подробно о своей миссии.
        К сожалению, план этот не осуществился. Шах Мохаммад был человеком слабым и нерешительным; к тому же он страдал заболеванием, которое через год свело его в могилу. Кроме того, он находился под сильным влиянием своего первого министра, Хаджи Мирза Агаси, который был одной из самых необычных фигур в истории Ирана(7). Первый министр был наставником шаха, когда тот был ребенком, и пользовался полным его доверием. Опасаясь, что встреча шаха с Бабом приведет к подрыву его собственного влияния, первый министр распорядился, чтобы Баба тайно отправили в крепость Махку, что находилась на севере страны, в провинции Азербайджан, на границе с Россией. Шаху он объяснил это тем, что прибытие Баба в столицу могло привести к столкновению между его сторонниками, с одной стороны, и ортодоксальным духовенством - с другой; вслед за этим могли начаться общественные беспорядки, в те времена нередкие(8).
        Как бы то ни было, трудно усомниться в том, что первый министр, сам выходец из Азербайджана, случайно остановил свой выбор на данной местности: он явно ожидал, что проживавшие там курды - дикий горный народ - враждебно отнесутся к Бабу и его проповеди. К неудовольствию первого министра, произошло обратное. Новая вера начала распространяться и в Азербайджане, а губернатор и другие чиновники из крепости Махку не устояли перед обезоруживающей искренностью своего узника. Последней попыткой избежать того, что Хаджи Мирза Агаси считал надвигающейся опасностью, стало его распоряжение перевести Баба из Махку в другую отдаленную крепость - Чехрик. Но и там повторилось то же самое. Комендант крепости Яхья-хан, выходец из курдов, стал одним из восторженных почитателей Баба.
        Понимая, что шах доживает последние дни, и опасаясь мести со стороны представителей влиятельных кругов Персии, недовольных его правлением, Хаджи Мирза Агаси попытался заручиться поддержкой могущественного мусульманского духовенства, которое яростно преследовало Баба и добивалось официального осуждения новых религиозных идей. По требованию мулл первый министр приказал препроводить Баба в Тебриз, дабы он предстал там перед судом высшего духовенства.
        Суд состоялся летом 1848 года. По единодушным свидетельствам очевидцев, он вылился в настоящий фарс, цель которого была очевидна: унизить подсудимого(9). Обвиняемого приговорили к телесному наказанию - палочным ударам(10). Судебное решение имело непредвиденные последствия: Баб оказался в непосредственном контакте с представителем западного мира, который был единственным европейцем, кто общался с ним и оставил письменное свидетельство об этой встрече. А произошло это так. Во время наказания один мулла ударил Баба по лицу; потребовалась медицинская помощь, за которой обратились к английскому врачу, доктору Уильяму Кормику. Вот его рассказ:

"Он (Баб) человек очень кроткий, хрупкий на вид; довольно мал ростом, для перса очень светлокож, голос поразительно нежный и мелодичный... И внешность Баба, и манеры располагают к Нему. О доктрине Баба от него самого мне услышать не пришлось, но говорят, что в его религии есть некоторое сходство с Христианством... Ясно, что учение Баба свободно от мусульманского фанатизма в отношении к Христианству; нет в нем и господствующего в наши дни [в Исламе] стремления урезать права женщин"(11).

        Пока Баб находился в заточении, его сторонники подвергались все более ожесточенным нападкам со стороны фанатичных толп, подстрекаемых муллами. Перед последователями новой веры встал вопрос о самозащите. В Исламе, в отличие от Христианства, существует доктрина (часто неправильно трактуемая) священной войны, или джихада. Эта доктрина допускает обращение язычников в истинную веру силой оружия. Она также разрешает мусульманам защищать себя от нападения, но запрещает им какие бы то ни было вооруженные действия или попытки насильственного обращения, направленные против других людей Книги (то есть сторонников других религий Откровения, к которым обычно относят иудеев и христиан)(12).         Воспитанные в рамках мусульманской системы ценностей, бабиды считали, что они вправе защищать себя и свои семьи от нападок мулл. Возможно, кое-кто из них ожидал, что Баб провозгласит свою собственную доктрину джихада.
        Но их постигло разочарование. В Каюм уль-Асма Баб подробно рассмотрел основные положения, касающиеся джихада, и призвал своих приверженцев уважать основные законы общества, в котором они живут. Таким образом, посягать на мусульман, людей Книги, бабиды не могли. Вооруженные действия в любой форме допускались только с разрешения самого Баба, которого, однако, так и не последовало, несмотря на  конфликт с шиитским духовенством, становившийся все более ожесточенным.
        С данного ограничения и начался постепенный подрыв концепции джихада, одной из фундаментальных доктрин Ислама. В более поздней книге Байан (Пояснение), излагавшей законы Веры баби, доктрина джихада отсутствует. Таким образом, бабиды получили право защищаться, когда на них нападают, но был наложен запрет обращать в Веру баби огнем и мечом, как разрешал это делать своим последователям Пророк Мухаммад, что было оправдано историческими условиями доисламской Аравии, населенной дикими племенами. Защита и конечное торжество веры, утверждал Баб, в деснице Божией.
        Пока Баб пребывал в заключении на севере Ирана, где над ним вершился суд, количество его сторонников внутри страны продолжало расти. Примерно в то же время, когда Баб оказался в Тебризе, в селе Бедашт собралась группа его приверженцев. Эта встреча оказала большое влияние на дальнейшее развитие движения бабидов. Одной из наиболее заметных фигур на встрече была необыкновенная женщина по имени Куррат-уль-Айн, известная в истории бахаи как Тахира (Чистая).
        Тахира происходила из семьи, в которой было много известных ученых и богословов. Ее причисляли к самым одаренным поэтам Персии. Чтобы по достоинству оценить подобное признание, нужно не забывать о том, какую уединенную жизнь вынуждены были вести в то время женщины-мусульманки, насколько ограничены они были в правах. Через своего дядю и двоюродного брата, учеников шейха Ахмада, Тахира познакомилась с первыми приверженцами Веры баби. С Бабом она не виделась ни разу, но вела с ним переписку и объявила себя сторонницей его веры. Баб причислил ее к истинным Буквам Живущего.
        Встречу в Бедаште первоначально назначили для того, чтобы обсудить, как добиться освобождения Баба, заключенного в крепость Чехрик. Однако пламенная речь Тахиры, в которой она смело растолковывала скрытый смысл миссии Баба, породила волнение среди собравшихся. По-видимому, некоторые новообращенные рассматривали основателя их веры как религиозного реформатора, других ввело в заблуждение общепринятое в Исламе понимание термина "баб". Тахира подробно разъяснила собственные слова Баба, произнесенные им впервые в тот вечер, когда он открылся Мулле Хусейну: он - долгожданный имам Махди, отпрыск дома Мухаммада. Это означает, что Баб - посланник Всевышнего, основатель нового независимого вероучения. Подобно ранним христианам, которым пришлось отринуть законы и предписания Торы, бабиды должны объявить себя свободными от требований шариата (канонического закона). Баб явил новое общественное учение, и законами именно этого учения должны руководствоваться его последователи.
        Демонстративно отказываясь следовать шариату, Тахира явилась на одно из заседаний встречи с открытым лицом, без чадры, ношение которой предписывается мусульманской традицией. Этот ее поступок и подобные ему подвергли суровому испытанию веру многих более консервативно настроенных бабидов и вызвали еще большую враждебность со стороны ортодоксальных мусульман. Муллы с готовностью принялись распространять нелепые выдумки, будто бабиды - это атеисты, проповедующие распущенность нравов и общность имущества, то есть делали все, чтобы представить сторонников нового движения врагами благопристойности и общественного порядка(13).
        Положение еще более усугубилось в сентябре 1848 года, когда многочисленные недуги свели в могилу шаха Мохаммада. За его смертью последовал обычный период политического разброда, связанный с вопросом о преемнике властителя(14). Хаджи Мирза Агаси был повержен его политическими соперниками, и муллы воспользовались возникшей ситуацией, предприняв еще одну попытку искоренить еретическое вероучение.
        В провинции Мазендаран отряд из трехсот верующих, во главе которого стояли Мулла Хусейн и молодой человек по имени Куддус, ближайший из учеников Баба (именно он сопровождал Баба во время паломничества в Мекку), оказался осажденным в небольшой крепости,  поспешно возведенной бабидами в пустынной местности, у гробницы мусульманского святого шейха Табарси. До этого они обошли всю провинцию, горячо убеждая народ, что обетованный Каим явился, и приглашая всех следовать за ними. Местное шиитское духовенство заклеймило их как еретиков и подстрекало местное население выступить против бабидов. Проповедники новой веры вынуждены были воздвигнуть вокруг гробницы шейха Табарси укрепление, служившее им укрытием. Воспользовавшись этим, муллы тотчас объявили их виновниками общественных беспорядков, которые сами же и разожгли, натравливая народ на "еретиков и отступников". Это новое лживое обвинение, выдвинутое против бабидов в напряженной обстановке борьбы за власть между наследниками шаха Мохаммада, подействовало как спичка, брошенная в пороховой погреб. Мирза Таки-хан, человек недюжинных способностей, но отличавшийся жестокостью и крайней подозрительностью, вновь поставил Хаджи Мирзу Агаси на пост великого визиря. Решив, что пришло время покончить с движением бабидов, новый визирь отправил войска на помощь муллам и их приспешникам.
        Однако осада укрепления у гробницы шейха Табарси обернулась позором и унижением для противников Веры Баба. В течение последующего года туда посылали все новые отряды подкрепления; осаждавшие исчислялись уже тысячами - против нескольких сотен защитников крепости, но войска терпели поражение за поражением. В конце концов, маленькому отряду, сильно поредевшему, потерявшему среди многих других и Муллу Хусейна, пришлось сдаться. Бабиды поверили торжественной клятве, данной на Коране, что их отпустят на свободу, не причинив никакого вреда. Но стоило защитникам крепости выйти из-за стен укреплений, как осаждавшие напали на них. Многие были убиты на месте, многие - подвергнуты пыткам и замучены; оставшиеся в живых были ограблены, а позднее проданы в рабство. Куддус попал в руки главы местного духовенства. Тот приказал протащить Куддуса по улицам города, подвергнуть мучительным пыткам и затем казнить.
        Подобные же события произошли в двух других крупных центрах, Нейризе и Зенджане. Всякий раз каджарская династия посылала войска на помощь толпам фанатиков, доведенных до исступления шиитским духовенством, стремившимся истребить всех приверженцев новой религии. Даже тот факт, что во главе бабидов в Нейризе стал такой выдающийся человек, как Вахид, не остановил местное духовенство и подстрекаемую ими озлобленную толпу. Вахид погиб во время резни, когда пала небольшая крепость, где укрывались бабиды. В Зенджане, как и при обороне крепости у гробницы шейха Табарси, осажденные получили обещание, что их встретят миром; обещание было написано на Коране и скреплено печатью. Но и оно оказалось лживым - и вслед за сдачей крепости последовала кровавая расправа.
        Волна насилия прокатилась по всей стране. В преследованиях бабидов нередко принимали участие местные власти; по совету мулл они конфисковали собственность "отступников". Высокое общественное положение не служило защитой. В Тегеране приблизительно в то же время, когда произошла резня в Зенджане, с изощренной жестокостью были публично казнены семеро весьма видных и уважаемых представителей купеческого и ученого сословий, которые не пожелали отречься от своей новой веры. О царившей атмосфере злобной непримиримости можно судить хотя бы по тому факту, что один из казненных, Мирза Курбан Али, имел репутацию человека святого и являлся духовным наставником как шахской семьи, так и некоторых членов правительства(15).
        Ответственность почти за все эти зверства, а также за те, которые произошли позже, следует возложить не только на шиитское духовенство, но и на нового первого министра - Мирзу Таки-хана. Новому правителю, Насир-ад-Дин-шаху, в то время не исполнилось еще и семнадцати, и, вследствие этого, монаршья власть снова оказалась в руках очередного первого министра. Мирза Таки-хан стоял во главе той группировки, которая возвела нового правителя на трон, одолев сторонников двух других наследников престола. Решив, что и собственное могущество и устойчивость режима можно укрепить, подавив движение бабидов, Мирза Таки-хан стал виновником кровавых событий у гробницы шейха Табарси и резни в Нейризе и Зенджане, и казни "Семерых Мучеников из Тегерана", как их стали впоследствии называть. Затем первый министр вознамерился поразить новое религиозное движение в самое сердце.
        Еще продолжалась осада Зенджана, а Мирза Таки-хан отдал приказ губернатору Азербайджана доставить Баба в Тебриз,  где его должны были предать публичной казни(16). Отдавая такое распоряжение, Мирза Таки-хан превысил свои полномочия. Кроме того, он не согласовал своего решения с другими членами правительства. По этой причине губернатор Азербайджана, успевший преисполниться уважения к своему пленнику, отказался выполнить приказ. Первому министру, в конце концов, пришлось послать в Азербайджан с этим поручением своего собственного брата - Мирзу Хасан-хана. Баба поспешно перевезли в Тебриз. Муджтахидам предложили вынести решение по делу Баба на основании религиозных законов, а не гражданского права. Как и предвидел Мирза Таки-хан, духовенство с готовностью пошло ему навстречу и подписало смертный приговор Бабу, обвинив его в ереси. 9 июля 1850 года на одной из площадей Тебриза, на глазах у тысяч людей, теснившихся на крышах и у окон домов, начались приготовления к казни. За этим последовали весьма необычайные события.
        Баба и одного из его учеников подвесили на веревках к стене казармы. Участвовать в расстреле должен был полк из семисот пятидесяти армян-христиан. Полковник, некто Сам-хан, боясь прогневить Бога, хотел отказаться от выполнения приказа. Однако Баб, по рассказам очевидцев, успокоил его словами: "Выполняй приказ, и если помыслы твои чисты, Всевышний не оставит тебя в затруднительном положении"(17).
        То, что произошло далее, подтверждено свидетельствами множества очевидцев(18). Полк выстроили, прогремел залп из семисот пятидесяти ружей. Дым окутал площадь, и она погрузилась в темноту. Когда дым рассеялся, присутствующие не поверили собственным глазам: ученик Баба стоял у стены невредимый, а сам Баб исчез! Веревки, на которых они были подвешены, оказались перебиты пулями. После лихорадочных поисков Баба нашли в той самой комнате, где он ночевал накануне. Он сидел там, живой и невредимый, и спокойно отдавал последние распоряжения своему секретарю.
        На площади началось столпотворение. Армянский полк отказался принимать участие в повторной казни. Мирзе Хасан-хану приходилось считаться с тем, что переменчивая в своих настроениях чернь, которая то приветствовала, то проклинала Баба, увидит в его спасении знак свыше и встанет на его защиту. Срочно вызвали полк, состоящий из мусульман; Баба и его товарища вновь подвесили к стене; раздался второй залп. На этот раз тела осужденных были изрешечены пулями. Последние слова Баба, обращенные к толпе, были:

"О заблудшее поколение! Будь у вас вера в Меня, все вы как один, последовали бы примеру этого юноши, который выше большинства из вас по рождению, и по доброй воле принесли бы себя в жертву на Моем пути. Придет день и вы поймете, кто Я, но в тот день Меня уже не будет с вами"(19).

        Необычайные обстоятельства смерти Баба вызвали новый всплеск интереса к его учению. Рассказы о происшедшем с быстротой молнии распространились не только среди местного населения, но и среди западных дипломатов, торговцев, военных советников, журналистов, - всех тех, кто составлял в то время довольно многочисленную европейскую общину в Персии. Слова чиновника из французского консульства А.. Л. М. Николя позволяют понять, насколько потрясла эта драма образованных представителей западного мира:

"Это один из самых великолепных образцов мужества, известных человечеству, а также свидетельство необыкновенной, заслуживающей восхищения любви нашего героя к своим соотечественникам. Он пожертвовал собой ради человечества, во имя блага людей отдал он и тело свое, и душу, ради них претерпел он лишения, пытки, оскорбления и мученическую кончину. Он скрепил своей кровью призыв к всеобщему братству и, подобно Иисусу, отдал жизнь, дабы возвестить грядущее торжество мира, справедливости и любви к ближнему"(20).

        Для общины бабидов, однако, смерть Баба, которой предшествовало массовое истребление его последователей (среди них были и многие выдающиеся его ученики, в том числе почти все Буквы Живущего), оказалась сокрушительным ударом. Община лишилась руководства, которое ей было необходимо не только для того, чтобы противостоять все более ужесточавшимся преследованиям, но и для того, чтобы сохранить в неприкосновенности те нормы общинной жизни, которые предписал Баб.
        Бабиды всегда подчеркивали, что их единственная цель - распространять то духовное и общественное учение, которое принес Баб. В то же время основные религиозные понятия и убеждения бабидов покоились на фундаменте Ислама, и поэтому они полагали, что, отказавшись от насилия в достижении своих религиозных целей, они сохраняют полное право с оружием в руках защищать себя и свои семьи от преследований. Теперь, когда в результате жестоких гонений, развязанных Мирзой Таки-ханом, бабиды лишились руководителей, которые обладали верным пониманием истин, провозглашенных Бабом, можно было ожидать, что в общине найдутся неуравновешенные люди, способные нарушить изначально предписанную  дисциплину.
        Так и оказалось. 15 августа 1852 года двое юношей-бабидов, которые стали свидетелями издевательств над своими единоверцами и были доведены до отчаяния отношением властей, совершили покушение на шаха. Пистолет, из которого они стреляли, был заряжен дробью, и серьезных ранений монарх не получил; однако покушение навлекло на бабидов новую волну гонений, превосходивших в жестокости все прежние. Страну захлестнуло насилие.
        Сохранилось свидетельство капитана Альфреда фон Гуменса, австрийского военного атташе, находившегося на службе у шаха. Придя в ужас от зверств, которые ему пришлось наблюдать, капитан подал в отставку, а затем в одной из венских газет было опубликовано его письмо:

"Следуй за мной, друг-европеец, поборник добросердечия и норм морали, и я приведу тебя к несчастным, которых ослепляют, а затем принуждают есть свои только что отрубленные уши. Ты увидишь, с какой нечеловеческой яростью палач вырывает у них зубы, как дробятся под ударами молота их голые черепа; ты узришь, как базарную площадь освещают несчастные жертвы, которым палачи пронзают грудь и плечи и вставляют в глубокие раны зажженные фитили. Я видел, как несчастных тащили на цепях по базарной площади вслед за военным оркестром. Горящие фитили в их телах находились так глубоко, что в ранах, словно в только что потушенной лампе, то и дело ярко вспыхивали капельки плавящегося жира. А неистощимое восточное воображение изобретает все новые пытки. С подошв бабидов сдирают кожу, окунают ноги в кипящее масло, подковывают несчастного, как лошадь, и заставляют бежать. Но ни одного крика не вырывается из груди страдальца, он переносит пытки молча, с бесчувственностью фанатика. Вот его понуждают бежать; дух его крепок, но не выдерживает плоть; он падает. Так нанесите же ему coup de grвce! [последний удар (фр.)] Избавьте от боли! Нет, палач взмахивает плетью, и - я сам был тому свидетелем - несчастная жертва бежит! Пытка нескончаема - а это только ее начало. А вот развязка - обожженные, израненные тела палачи подвешивают вниз головой к дереву, привязав их за руки и за ноги, и вот любой житель Персии может вдоволь поупражняться в меткости, поражая с определенного, не слишком близкого расстояния отданную ему на растерзание благородную дичь! Я видел трупы, изрешеченные сотнями пуль"(21).

        Самой известной личностью, погибшей во время новых гонений, была поэтесса Тахира (ранее она какое-то время содержалась под домашним арестом). Тахира говорила, что одна из черт новой эпохи, возвещенной Бабом в его Откровении, - снятие тех запретов, которые позволяли считать женщину существом низшего порядка. Узнав о смертном приговоре, она сказала своему тюремщику: "Можешь убить меня, когда тебе будет угодно, но женщины будут свободны, и помешать этому ты не в силах"(22).
        Так закончился первый период истории Веры Бахаи, которую ее приверженцы называют "Богооткровение Баба". На какое-то время вся Персия оказалась на грани общественного перелома. Если бы Баб, как утверждали его враги, вынашивал планы захватить политическую власть, то, по убеждению многих, ему удалось бы установить свое правление в стране. Выдающиеся способности его видных сторонников, явная готовность народа принять новое Откровение, падение нравов и разброд в среде власть имущих и высшего духовенства, хаос, воцарившийся в стране в последние дни правления смертельно больного шаха Мохаммада и после его кончины, - все это в совокупности создало такую обстановку, когда Бабу нужно было бы лишь воспользоваться поддержкой, которую ему настоятельно предлагали со всех сторон.
        В конце 1846 года генерал-губернатор Исфахана, Манучихр-хан, один из самых влиятельных людей в государстве, готов был предоставить в распоряжение Баба и свою армию, и свои несметные богатства. Он уговаривал Баба бросить вызов духовенству и шаху и пойти на Тегеран. С точки зрения шиитской доктрины такие действия были бы вполне оправданы. Монархия в Персии опиралась на фундаментальный принцип, гласящий, что шах не является самостоятельным властителем, а правит от имени имама Махди. А так как Баб утверждал, что он и есть тот самый долгожданный духовный владыка, и многие выдающиеся мужи, которые считались светилами учености и нравственности, признали его таковым, то, согласно заветам шиизма, шах Мохаммад и Насир-ад-Дин-шах обязаны были со всем тщанием рассмотреть и оценить его заявления. И если они этого не сделали, то виной тому вмешательство религиозных и политических сил, которые в возвышении Баба видели угрозу своей власти.
        Отказавшись от применения силы даже ради спасения собственной жизни, Баб неопровержимо доказал миролюбивый характер своей миссии и свою безграничную веру в высшие духовные силы, которые, по его словам, с самого начала были единственной его опорой.
        В чем же заключалось учение, встретившее столь ожесточенное противодействие, - учение, во имя которого Баб и многие тысячи других людей добровольно пожертвовали жизнью? Ответить на этот вопрос не так уж просто. Откровение Баба особым образом связано с богословской доктриной шиитского Ислама, и поэтому европейцам так трудно постичь многое из того, о чем идет речь в его Писаниях. В самом деле, одной из главных причин успеха, что неизменно сопутствовал Бабу в его попытках обратить в свою веру и выдающихся богословов, и своих многочисленных учеников, была та очевидная легкость и виртуозность, с которой он трактовал самые запутанные и противоречивые вопросы, касающиеся законов, пророчеств и верований Ислама.
        Тем, кто слушал Его, казалось невероятным, что молодой человек, столь мало искушенный в ученых изысканиях, бывших средоточием интересов интеллектуалов Персии, способен без труда поставить в тупик почтенных богословов, посвятивших всю жизнь науке и благодаря ей добившихся высокого положения в обществе. В первых исторических повествованиях самих бабидов подробно описываются эти разъяснения и то, какое впечатление они производили на слушателей. Для европейцев и североамериканцев эти предметы зачастую оказываются малопонятными(23).
        Обладая таким удивительным даром, Баб, однако, не поощрял в своих последователях - даже в тех, кто занимался богословием - склонность к подобным ученым занятиям. Возможно, нам легче будет понять, чем он руководствовался, если мы примем во внимание высказывания о шиитской богословской науке британского  востоковеда Эдварда Гренвилла Брауна. Богословские  трактаты, комментарии, комментарии  к комментариям, примечания  и  прочее - все то, что в прошлом веке считалось в Персии "интеллектуальной продукцией", Браун называл "вздором", который невозможно читать, само существование которого у серьезных ученых может вызвать только "сожаление"; при этом он добавлял, что его мнение разделяют и наиболее видные мыслители Ислама:

"Покойный шейх Мухаммад Абду, великий муфтий Египта и ректор университета Аль-Азхар, пожалуй, самый просвещенный мыслитель и восторженный поклонник арабского языка и литературы, подобного которому не знает современный Ислам, не раз говорил, что весь этот хлам следовало бы сжечь, потому что он только загромождает полки библиотек, плодит червей и затемняет настоящие знания. Таково мнение выдающегося и многоученого мусульманского богослова, и мы можем "ничтоже сумняшеся" к нему присоединиться"(24).

        Подобное суждение ранее высказал Баб, причем весьма недвусмысленно. В своей главной книге Байан Баб провидел наступление того времени, когда народ Персии, отринув предрассудки, не станет более вкушать от незрелого плода. По словам Баба, не за горами тот век, который откроет перед человечеством совершенно новые области знания и объекты научных исследований, и, тогда даже малое дитя превзойдет в учености его современников(25).
        Таким образом, не пространные теологические комментарии, а социальное учение Баба представляет для нас главный интерес. Одно из важнейших отличий Ислама от Христианства состоит в том, что Ислам в поисках конкретных принципов организации жизни общества обращается к Божественному Откровению. В Коране говорится о построении чисто мусульманского общества. Первый шаг к этому предпринял Мухаммад, когда основал мусульманское государство в городе Медина. Без сомнения, немаловажно и то, что в отличие от христианского календаря, берущего начало с предполагаемой даты рождения Иисуса, исламский календарь ведет отсчет от хиджры [Хиджра - система отсчета с 622 года н.э., т.е. с момента "бегства" Мухаммада из Мекки в Медину.] и основания мусульманского государства в Медине. Исламское вероучение, далекое от того, чтобы отдавать "кесарю кесарево", включает в себя целый ряд духовных наставлений, относящихся к руководству повседневной жизни людей со стороны государства. Мусульмане-шииты всерьез верили, что приход имама Махди не только откроет путь к спасению души каждого, но и подкрепит идею "народа, зовущего человечество к праведности"(26).
        Это должны учитывать те, кто стремится понять сущность учения Баба. Умы и сердца его слушателей были ограничены замкнутым кругом представлений, которые если в чем-то и изменились со времен средневековья, то только в сторону еще более глубокого обскурантизма, фатализма и самоизоляции(27). Решение этой проблемы Баб видел в том, чтобы создать концепцию совершенно иного общества, в котором бы сохранялись основные элементы культуры и религии, привычные для его слушателей, но которое, как показали дальнейшие события, было способно дать мощный толчок продвижению вперед. Баб призывал шаха и народ Персии последовать за ним и построить это общество. За короткий срок, отпущенный ему судьбой, Баб разработал систему законов, касающихся норм общественной жизни, поддержания мира и порядка, хозяйственной деятельности, таких общественных институтов, как брак, развод, наследование, а также принципов, регулирующих внешнюю политику государства бабидов. Верующим были даны молитвы, тексты для медитаций, нравственные заповеди, пророчества. Один из историков бахаи назвал эти законы и правила слишком "сложными и суровыми", указывая, что Баб намеренно сделал их таковыми. "Они были направлены на то, чтобы покончить с укоренившимся в сознании верующих догматическим мусульманским образом мышления и подготовить их к новой, беспрецедентной исторической миссии"(28).
        Упоминание об этой миссии встречается в каждой главе книги Байан, а преобразования в духовной и общественной жизни Персии рассматривались в качестве ее предпосылки. Баб заявлял, что главное его предназначение _ подготовить пришествие вселенского Явителя Божиего. Этого обетованного спасителя Баб называет "Тот, Кого явит Бог". Сам Баб, хотя и является независимым посланником Божиим, стоящим в одном ряду с Моисеем, Иисусом и Мухаммадом, лишь провозвестник Того, Кого ждут на земле представители всех вероисповеданий. В этом новом Откровении титул "баб" означает нечто гораздо большее, чем в Исламе; это "врата" к тому Явителю Божиему, чья весть будет принесена "во все народы".
        Этой главной теме посвящено немало страниц в книге Байан и в других Писаниях Баба. Из них становится ясно, что Баб рассматривает свое Откровение как некий переходный период. Когда появится Обетованный, он принесет людям учение грядущего века, и в его воле сохранить что-то из вероучения Баба или отвергнуть его полностью.
        "Тысячекратное прочтение книги Байан не сравнимо с прочтением даже одного стиха, написанного Тем, Кого явит Бог... Сегодня Байан в стадии зерна, но с приходом Того, Кого Явит Бог, все совершенство его станет очевидным. Все величие Байана - от Того, Кого явит Бог"(29).
        Баб не указывал точно, когда явится Обетованный, но говорил, что это произойдет в очень недалеком будущем. Некоторых последователей он предупредил, что им предстоит собственными глазами увидеть Того, Кого явит Бог, и им выпадет честь служить Ему. В Байане и других Писаниях встречаются загадочные упоминания "года девятого" и "года девятнадцатого". И еще, Баб утверждал совершенно определенно, что никому не удастся выдать себя за Того, Кого явит Бог, ибо лжепророк будет неизбежно изобличен. Бабиды получили указание не противодействовать никому, кто будет заявлять подобное, но сохранять спокойствие и предоставить все воле Всевышнего. Как пример, приведем строки Баба, обращенные к праведному и достопочтенному Вахиду:

"Воистину говорю: свят Тот, Кто повелевает зерну взойти, Кто вселяет Дух Жизни во все сущее; доведись Мне узнать, что в день Его Явления ты отречешься от Него, то и тебя и веру твою Я отрину...  А если бы сказали Мне, что христианин, иноверец, признает Его, то станет Мне тот христианин дороже, чем зеница ока"(30).

        Таким образом, государство бабидов, как его замыслил Баб, должно было послужить главным образом тому, чтобы была принята истина, которую откроет Обетованный, и чтобы затем эта истина была явлена всему миру. После мученической смерти Баба и большинства его ближайших учеников, после того, как были истреблены тысячи его последователей, эта мечта рухнула, не успев воплотиться в действительность. К 1852 году могло показаться, что миссия Баба окончилась неудачей и основанная им религия на грани исчезновения.

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter

Warning: "continue" targeting switch is equivalent to "break". Did you mean to use "continue 2"? in /home/u82801/public_html/old.bahai.uz/modules/mod_je_accordionmenu/helper.php on line 73

Консоль отладки Joomla!

Сессия

Результаты профилирования

Использование памяти

Запросы к базе данных