Бесценная жемчужина

Благо тому, кто искал убежище в его сени, которую он раскинул над всем человечеством.
Абдул-Баха

В реторте своего творческого сознания Хранитель  пресуществил все элементы Веры Бахауллы в единое незримое целое; он создал организованную общину Его последователей, которая в полной мере восприняла Его учения, Его законы и Его Административный Порядок; он соткал из учений двойного Богоявления Совершенный Образец - сверкающий плащ, который будет укрывать и защищать человека тысячу лет, плащ, трудясь над которым руки Шоги Эффенди  вышивали узоры, сшивали швы, подбирали подобные драгоценным крепким пряжкам толкования Священных Текстов, неуязвимые до тех пор, пока новый Законодатель не явится в мир и не даст Его творению - человеку - новое божественное облачение.
Внук Учителя был возведен силою Его Завещания в чин Хранителя Веры; принадлежа к высшей, властной касте своих Прародителей, он и сам был властелином. Помимо первенства, право на которое ему давали кровне узы, он обладал способностью к безошибочному руководству, которой  наделило его действие Завета Божия. Свое божественное и неопровержимое право стоять у руля Дела Божия Шоги Эффенди полностью подтвердил тридцатью шестью годами непрестанного изнурительного труда. И действительно нелегко будет найти в истории человечества еще один подобный персонаж, который чуть более чем за треть века смог предпринять столь великое множество различных начинаний, который, с одной стороны, находил бы достаточно времени, чтобы уделять внимание мельчайшим подробностям, а с другой - распространять по всей планете свои планы, указания, осуществлять бессменное руководство. Он заложил основания того будущего общества, мысль о котором Бахаулла по-отцовски привил Учителю и которую Он в свою очередь довел до совершенства, после Своей смерти передав Дело в надежные руки Своего преемника.
Тщательно и кропотливо, подобно опытному ювелиру, который, работая над украшением, выбирает из своих запасов какой-нибудь поистине королевский камень, помещая его среди более мелких, но не менее драгоценных, Шоги Эффени выбирал из Учений определенную тему, изучал ее, полировал ее грани и помещал среди своих блистательных комментариев, где она, извлеченная из-под груды других драгоценностей, ослепительно привлекала наш завороженный взор. Не будет преувеличением сказать, что отныне мы, Бахаи, обитали в помещении, стены которого были сплошь увешаны ярко блистающими бесценными украшениями, которые создал Шоги Эффенди. Он словно уловил солнечный луч Откровения волшебным стеклом, разложив его на спектр и дав нам возможность оценить всю гамму цветов и красок, состаляющи ослепительный свет Учения Бахауллы.
То, что мы, казалось бы, и без того знали всю жизнь, неожидано и самым поразительным образом приобрело новое, доселе неведомое значение. Мысль нашу и воображение постоянно будоражили, не давая им стоять  на месте, впадать в спячку. Мы восставали, дабы служить, отарпвляться первопроходцами в далекие страны, жертвовать собою. Мы вырастали под его покровительством, и Вера росла вместе с нами, превращаясь в нечто совершенно отличное от того, чем она была прежде. Остановимся на нескольких из этих мастерских ювелирных изделий - тем, которые Шоги Эффенди в такой блистательной манере раскрыл перед нами. Однажды Бахаулла отдыхал на горе Кармель. Указав на некое место, Он сказал Абдул-Баха: "Приобрети эту землю, перенеси сюда тело Баба и погреби Его здесь". Учитель перенес Драгоценный Залог на указанное место, сокрыл в лоне горы и поставил над ним здание, сооружение которого стоило Ему стольких седых волос. Хранитель завершил возведение священного Здания, и отныне славная Усыпальница Предтечи Веры безмятежно сияет на горе Кармель - путеводная звезда для взоров всего человечества.
После войны Учитель отправил в Америку несколько драгоценных Скрижалей, написанных в смутные и грозные дни, и помню, как вместе с другими детьми  и подростками я участвовала в радостной, приятной церемонии под названием "явление Божественного Предначертания": разбившись  на пары, мы тянули за бечевки, и в намеченный  момент одна из Скрижалей появилась на задрапированном фне позади сцены. Абдул-Баха сделал верующим Северной Америки поистине царский подарок, и они радовались ему, но не поняли всего его смысла. Шоги Эффенди, ни на мгновение не теряя из виду сокровище, ныне ранившееся на другом конце света, начал постепенно  искать к нему пути. Это заняло у него почти два десятилетия, но в конце концов, в результате невероятных усилий и мук воздвигнув механизм Административного Порядка, он смог добраться до этих драгоценностей и использовать их. Север и Юг были завоеваны, на Востоке и Западе тоже повсюду засияли огни новых центров и Собраний Бахаи - всего их насчитывалось более четырех тысяч двухсот в мире. На двести пятьдесят одну территорию земного шара, которые должны были пробудиться, почувствовав свежее дуновение Божественного Предначертания, Шоги Эффенди направил мощный поток переводов литературы Веры на двухсот тридцати языках. на протяжении двадцати лет, с того момента как силы, скрытые Абдул-Баха в Скрижалях, были приведены в действие, Шоги Эффенди неустанно руководил армией первопроходцев, которые по его приказу, батальон за батальоном, отправлялись завоевывать планету, дабы утвердить на завоеванных землях Знамя Бахауллы.
Разгадав скрытый смысл Скрижали Бахауллы о горе Кармель, Хранитель похоронил Святой Лист рядом с Усыпальницей Баба, перенес останки ее матери и брата, чтобы упокоить рядом с нею, назвал это место центром всемирной администрации, соорудил над ним арку в соответствии со словами Бахауллы о "престоле Господнем", построил первое из великих зданий, которое возвышается над этой аркой, а также непрестанно пдчеркивал и разъяснял природу влияния, которое этот великий  духовный центр будет впредь оказывать на все нации  и народы мира, влияния, основанного на учениях Веры, «по сути своей сверхъестественной, наднациональной, целиком и полностью внеполитической, чуждой фанатизма и диаметрально противоположной любой политике или течению мысли, восхваляющим и превозносящим тот или иной класс, расу или народ»; Веры, чьи «последователи видят в человечестве единое целое и, глубоко озабоченные его жизненными интересами, без колебаний подчинят любой личный, региональный и национальный интерес преобладающим интересам большинства человечества, прекрасно понимая, что в мире взаимозависимых народов и наций преимущество какой-либо части может быть достигнуто прежде всего за счет преимущества целого»; Веры, зародыш которой, по словам Шоги Эффенди, рос и развивался на протяжении Героического Века, чье дитя - общественный Порядок, описанный в учениях Бахауллы, - будет возрастать в Веке Строительства, Веры, которая, которая, достигнув юношеской поры, станет свидетельницей установления Всемирного Порядка, а в зрелом возрасте, в далях Золотого Века, расцветет и превратится во всемирную цивилизацию, глобальную цивилизацию, которая ознаменует «предельное расширение границ организации человеческого общества», которой не грозит упадок, в рамках которой человечество будет продолжать бесконечно развиваться, поднимаясь к новым высям духовной мощи.
Он разделял события, происходящие ныне и имевшие место в прошлом Дела Божия, на части, соотнося каждую с развитием Веры в целом, создавая рельефную карту, коорая давал нам возможность одним взглядом охватить результаты наших трудов и то, как достижение сиюминутной задачи прокладывает  путь следующему неизбежному шагу, который мы должны предпринять, служа Делу Бахауллы. Определения и классификации, которыми он пользовался, не были произвольными, но заложенными в учениях и в самом течении событий, происходящих в лоне Веры. Пророческий Цикл, который начался с Адама и вершиной которого стал Мухаммад, Пророки которого воспитывали ловека, подготовляя его к зрелости, уступил место Циклу Свершения, начатому Бахауллой. Единство планеты, ее знания дали человеку возможность, скорее даже вынудили его, создать новое общество, в рамках которого человечество сможет мирно посвятить себя исключительно материальному и духовному развитию и становлению. Благодаря величию происходящих перемен сень Бахауллы раскинется над всей планетой на пять тысяч веков, в первые десять из которых миров будут править установленные Им законы, заповеди, учения и принципы.
Этот тысячелетний Завет Шоги Эффенди разделил на несколько великих Веков. Первый, начавшийся провозглашением Баба и закончившийся смертью Учителя, продлился семьдесят семь лет, и, исходя из природы характеризующих его событий, крещения в кровавой купели, которым было ознаменовано его начало и которое унесло двадцать тысяч жизней, включая Самого Баба, Хранитель назвал Апостольским, или Героически, Веком Веры. Внтури Хранитель разделил этот Век на три эпохи, соответственно связанные со служением Баба, Бахауллы и Абдул-Баха. Второй век, который Шоги Эффенди называл Веком Строительства, Переходным Веком, Железным Веком Веры, стал тем периодом, в течение которого должен возникнуть Административный Порядок - самая крупная веха этого Века, - в течение которого этого Порядок достигнет совершенства и увенчается установлением Миропорядка Бахауллы. Первая эпоха Века Строительства охватывает период от кончины Абдул-Баха в 1921 году до столетия возникновения Веры в 1944 году; енпосредственно последовавшие за этим события второй эпохи увенчались окончанием Всемирного Похода в 1963 году, совпавшим со столетней годовщиной Провозглашения Бахауллы. Хотя Хранитель никогда точно не указывал, сколько именно эпох войдут в состав Века Строительства, он подразумевал, что новые, не менее значительные, не менее волнующие эпохи последуют за первым двумя по мере постепенного продвижения Веры к тому, что он называл Золотым Веком, который, как он неоднократно высказывался, возможно, наступит в последние столетия Завета Бахауллы.
Шоги Эффенди говорил, что Дело Божие неизбежно выйдет из мрака безвестности и гонений и будет признано как мировая религия; оно полностью сбросит с себя оковы прошлого, станет государственной религией, и в конце концов возникнет государство Бахаи - новое, невиданное творение во всемирной религиозной истории. По прошествии Века Строительства человек вступит в Золотой Век, о котором еще библейский пророк Аввакум сказал (2, 14): «Ибо земля наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море».
Историческое воплощение Божественного Предначертания Абдул-Баха Шоги Эффенди также разделил на эпохи, которые, в свою очередь, подразделил на особые фазы, что дало Бахаи возможность во всех подробностях проследить свою деятельность и сосредоточиться на особых задачах. Первая эпоха Божественного Предначертания проходит три таких фазы: первый Семилетний План, второй Семилетний План и Десятилетний Образовательный и Консолидационный План, который мы в конце концов назвали Всемирным Походом. Сам Поход Шоги Эффенди тоже разделил на ряд этапов: первый из них продлился один год, с 1953 по 1954; на этом этапе, говорил Шоги Эффенди, была достигнута одна из жизненно важных целей Плана - присоединение более ста новых стран, вставших под знамена Бахауллы; второй этап -  с 1954 по 1956 -  был ознаменован уникальными мерами по  консолидации и расширению Веры, которое не только подготавливало почву для выборов в сорок восемь новых национальных органов, которые было намечено провести до завершения Плана, но и характеризовалось беспрецедентными расходами на приобретение Национальных Хазират уль-Кудс и земельных участков для Храмов, а также образованием Издательских Трестов Бахаи; «третий и, судя по всему, наиболее блестящий этпа Всемирного духовного Похода», писал он, должен развернуться в период с 1956 по 1958 год, а отличительной чертой его станет невиданное увеличение числа центров Бахаи по всему миру, равно как и образование шестнадцати новых Национальных Собраний. Перед своей кончиной Хранитель указывал, что четвертый этап его величественного Плана, с 1958 по 1963 год, ознаменуется не только беспрецедентным ростом числа верующих и центров во всем мире, но и продвижением работ по сооружению трех Храмов, которое отныне входило в состав задач Десятилетнего Плана.
Но для нас неотвратимо близился конец этого великого руководства, вооружившего нас подобными концепциями, столь блистательно осуществившего работу, начатую Абдул-Баха, столь достойно воплотившего в жизнь не только Его наставления, но и возвышенные указания Самого Богоявления. Никто не догадывался, да и некто не смог бы смириться с мыслью о том, что послание, обращенное к миру Бахаи в октябре 1957 года, будет последним посланием Шоги Эффенди. Это было радостное и вдохновенное послание, полное надежд, полное новых планов - последний бесценный дар человека, который на самом деле уже отложил в сторону се перо и навсегда отвратил лик от земного мира и его скорбей. Скоро, извещал нас Шоги Эффенди, Всемирный Духовный Поход достигнет середины пути. Момент этот следовало ознаменовать созывом пяти  Межконтинентальных Конференций в январе, марте, мае, июле и сентябре 1958 годв - в Африке, на островах Антиподов, в Америке, Европе и Азии. Следуя образцу, по котрому в свое время в течение Святого Года проводились в начале Похода первые четыре Межконтинентальные Конференции, Шоги Эффенди определил пять Собраний, под эгидой  которых должны были пройти эти грандиозные съезды и чьим председателем предстояло выступать в качестве организаторов. Центральное и Восточное Африканские Региональные Собрания несли ответственность за проведение первой Конференции (наверняка нельзя отнести к разряду случайностей то, что именно Африка дважды за пять лет выступала в качестве застрельщика, проводя у себя первую Конференцию); Национальное Собрание Австралии отвечало за второе мероприятие; Национальное Собрание Соединенных Штатов - за третье Национальное Собрание Бахаи Германии и Австрии за четвертое, а Региональное Собрание Юго-Восточной Азии за последнее. «Перед этими конференциями, - писал Шоги Эффенди, - стоят пять важнейших задач: во-первых, смиренно возблагодарить Божественного Творца нашей Веры, Который в период, когда смятение и тревога, охватившие мир, становились все острее и в развитии судеб человечества настал критический момент, осенил Своих последователей благодатью, позволившей им присутпить к неуклонному выполнению Десятилетнего Плана, предназначенного, чтобы воплотить Великий Замысел Абдул-Баха; во-вторых, произвести анализ и особо отметить ряд знаменательных побед, одержанных одна за другой в каждой из кампаний всемирного Похода; в-третьих, обдумать пути и средства его триумфального завершения; и, наконец, обдумать пути и средства его триумфального завершения; и, наконец, одновременно дать мощный толчок жизненно важному процессу индивидуального обращения - первостепенной задачи Плана в каждой из его сфер, -  а также сооружению и завершению трех Материнских Храмов на европейском, африканском и австралийском континентах».
Шоги Эффенди уведомил нас, что «... феноменальные успехи, достигнутые с начал этого Всемирного Похода... затмевают по числу и качеству достижнеий все предшествующие коллективные предприятия... начиная с конца... Героического Века...» С очевидным чувством радости и торжества он перечислял эти достижения и одержанные победы, характеризуя их как «поистине чудесный прогресс, достигнутый в столь разных областях, за столь короткое время, столь малым числом поистине героических личностей».
Именно в этом послании Хранитель в последний раз назначил очередных Десниц Дела Божия - еще восемь человек присоединилсь к членам этого «возвышенного института», и таким образом общее число «высокопоставленных служителей стремительно развивающегося Мирового Административного Порядка» достигло двадцати семи; этот акт, ввиду недавнего принятия ими «священной обязанности защитников Веры», требовал образования еще одного Вспомогательного Комитета, по числу членов такого же, как и предыдущие, которому поручалась «особая задача блюсти безопасность Веры». Пять Десниц, избранных Шоги Эффенди для работы во Всемирном Центре, должны были присутствовать на пяти Межконтинентальных Конференциях в качестве его специальных представителей. Двое из них должны были положить в фундаменты Материнских Храмов в Кампале и Сиднее  «горсть священной земли из возвышеннейшей Усыпальницы Бахауллы»; другую часть священной земли должны  были  доставить во Франкфурт и передать Национальному Собранию Германии и Австрии, где ей предстояло храниться до начала сооружения первого европейского Машрик уль-Азкара. Копию портрета Бахауллы и прядь Его драгоценных волос предоставляли на обозрение участникам европейской, австралийской и африканской Конференций, и такие же дары передавали на хранение тем национальным органам, на территории которых возводились великие Дома Поклонения, как знак любви и благосклонности Хранителя. Вместе с Десницей Дела, делегированной на Азиатскую Конференцию, Хранитель передал на обозрение верующим еще одну копию портрета Бахауллы, но ее должны были привезти обратно для надежной сохранности в Святой Земле. На Конференции в Чикаго представитель Шоги Эффенди должен был выставить перед верующими портреты  Бахауллы и Баба, которые он предварительно поручил хранить Американскому Национальному Собранию. Это были последние знаки любви, которыми Шоги Эффенди щедро одарял верующих - то самое войско правоверных, пастырем которых он был, которые столь преданно следовали за ним на протяжении столь многих судьбоносных лет.
Когда тысячи бахаи из бесчисленных стран и земель собирались в 1958 году, во исполнение намерений и желаний Шоги Эффенди, на пять великих Межконтинентальных Конференций, то не только с трепетом и благоговением, но и со скорбью в сердце и со слезами на глазах взирали они на священной портрет Основателя своей Веры. Почему Он, пред Чьей славой они склонялись, с Чьими учениями они связали свою жизнь, в глубину Чьих глубоких и всеведущих глаз они сейчас смотрели - почему Он посчитал нужным забрать от них Своего отпрыска? Они не только оплакивали своего Хранителя, они вопрошали о том, где теперь сам институт Хранительства. Это было высшее испытание верой; Бог дал, Бог взял, а «Он творит то, что ему по нраву. Он выбирает, и никому не должно спрашивать, почему Он выбрал так». После Баба, погибшего смертью мученика, остался Бахаулла; после вознесения Бахауллы остался Абдул-Баха; после кончины Абдул-Баха остался Шоги Эффенди. Теперь же  словно процессия Царей - невзирая на разницу, огромную разницу в положении между ними, - скрылась, разойдясь по своим покоям. А мы, Бахаи, стояли перед закрытыми дверями и не переставали спрашивать, подобно детям, чьих родителей поглотила  развершаяся земля, почему двери эти закрыты отныне наглухо, навсегда?
Пожалуй, ни в один другой момент истории глубоко укоренившаяся в душах Бахаи надежда, связывающая их с их религией, не выступила так открыто и явно, как в год, последовавший за кончиной Шоги Эффенди. Низко опустив головы, терзаяся скорбью, они все-таки держались. Если бы Хранитель не поставил перед верующими пять грандиозных целей, для достижения которых они могли собираться большой и дружной семьей, утешая друг друга и получая наставления от Десниц Дела, которые восстали, чтобы завершить План Хранителя и обеспечить выборы в направляемый свыше Всемирный Дом Справедливости, трудно даже представить себе, какой серьезный урон могла нанести живому телу Веры внезапная и совершенно неожиданная смерть ее возлюбленного Вождя. То, что друзья были активно заняты осуществлением Плана, то, что внимание мира Бахаи было теперь целиком сосредоточено на его серединной точке, то, что на Конференцияхх особое внимание уделялось пяти конкретным темам, а также то, что они неоднократно получали  исполненные любви и веры, ободряющие послание от Десниц Дела - все это еще больше сплотило Бахаи всего мира. Само несчастье придало их сердцам, очистившимся в паводке скорби, новые силы и внушило еще более глубокую любовь. Они не имели права подвести Шоги Эффенди. Он просил их обдумать пути и средства победоносного завершения Плана • что ж, они сделают это и к 1963 году увенчают свое наступление таким успехом, который заставил бы взволнованно забиться его сердце, и из-под его пера излился бы поток хвалы и благодарности, который всегда служил им самой дорогой наградой.
Ничто так ярко не свидетельствует о мощи Дела, чем триумфальное завершение верующими Всемирного Похода Хранителя. Вначале эта задача казалась ошеломительной, невероятной. То, что Бахаи выполнили ее, то, что на протяжении более пяти лет, лишившись своего Главы и руководителя, они трудились так самоотверженно, как никогда ранее в своей истории,  а ведь вместе с Хранителем они лишились тех пламенных призывов, тех сообщений, тех завораживающих словесных картин, которые он рисовал им в своих посланиях, постоянной уверенности в том, что горячо любимый кормчий, стоя у штурвала, ведет их корабль к победе, - то, что Бахаи выполнили ее, представляется почит чудом и свидетельствует не только о том, как прочно было возводимое им здание, но и о справедливости слов Учителя: «Едло таит в себе чудодейственную силу, поистине намного превосходящую разумение людское и ангельское».
Жизнь и смерть телесно переплетены, обе умещаются в едином биении человеческого сердца, и все же смерть всегда кажется нам чем-то нереальным, чем-то выпадающим из нормального хода вещей, - поистине, кто мог ожидать смерти Шоги Эффенди! В то последнее лето он чувствовал себя превосходно, и не только сам говорил об этом, но то же в один голос утверждали и доктора, облесдовавшие его за несколько недель до кончины. Н.иИкто и помыслить не мог, что часы, бившиеся внутри этого сердца, близятся к пределу отпущенного им срока. Часто меня спрашивали - неужели я не заметила никаких признаков того, что конец близок. Поколебавшись, я отвечала «нет». Если посередине  прекрасного безоблачного дня вдруг разражается страшная буря, то какое-то время спустя человеку может почудиться, что он видел кружившиеся в воздухе соломинки, поднятые ветром, - предвестники урагана. Мне вспоминаются кое-какие подробности, которым можно было бы придать значение, но в ту пору они ни о чем мне не говорили. Я просто не пережила бы и малейшего предчувствия смерти Хранителя, мне удалось это лишь в конце, потому что я не могла оставить его и его драгоценный труд, который свел его в могилу намного раньше, чем кто бы то ни было мог себе это представить.
Одной из задач Десятилетнего Плана, связанных с работой Всемирного Центра, задача, которую Хранитель поставил лично перед собой, было то, что он называл «кодификацией законов и заповедей Китаб-и-Акдаса, Праматери Книг Откровения Бахаи». Работа с книгой такого масштаба, которая вкупе с Завещанием Абдул-Баха, как утверждал Шоги Эффенди, является «главным кладезем бесценных элементов той Божественной Цивилизации, формирование которой есть основная миссия Веры Бахаи», разумеется, подобала прежде всего самому Главе  Веры. Шоги Эффенди занимался «кодифицией» примерно три недели весной 1957 года, перед своим отъездом из Хайфы. Поскольку я часто сидела в комнате, когда он работал, громко читая вслух и делая пометки, то из его слов я поняла, что тогда он еще не собирался приступать к законной кодификации положений Акдаса - речь шла, скорее, о компиляции, распределении по темам, которое дало бы Бахаи возможность глубже постичь природу законов и заповедей, оставленных Бахауллой Своим последователям. Именно тогда Шоги Эффенди не раз замечал, что ему вряд ли удастся довести начатое дело до конца. Я не придавала его словам  особого значения, поскольку и он, случалось, сгибался под тяжким бременем непрестанной работы, и приписывала их переутомлению в конце длительного изнуряющего рабочего периода, пришедшегося на последние месяцы, проведенные им дома. Они припомнились мне уже после его смерти и заставили задуматься.
В то последнее лето он частенько отправлялся на прогулку в свои излюбленные места в горах, и это тоже не раз припоминалось мне после того, как случилось непоправимое, но тогда я просто радовалась, видя, как радуется он, ненадолго забывая о тяготах и печалях, которыми была полна его жизнь.
Прежде чем настало время возвращаться в ноябре в Хайфу, Шоги Эффенди поехал в Лондон приобрести еще кое-что из обстановки для недавно достроенного здания Архивов, куда после его возвращения должны были перенести все драгоценные исторические материалы, выставленные и хранившиеся в шести комнатах, где прежде размещались архивы. Пока мы были в Лондоне, над Европой разразилась страшная эпидемия азиатского гриппа и нам обоим не удалось избежать болезни. У нас был превосходный врач, которого Хранитель любил и которому доверял, и заболевание протекало не в очень тяжелой форме, хотя несколько дней у Шоги Эффенди была высокая температура. Врач настоял на том, чтобы он не уезжал из Лондона до тех пор, пока температура не будет держаться в пределах нормы хотя бы неделю, на что Хранитель согласился. Несмотря на жар, он много читал, лежа в кровати, и продолжал вести переписку. Болезни ни на минуту не удавалось сковать его активность, хотя он был очень слаб и почти ничего не ел. Прошла неделя с тех пор, как он ощутил первые признаки недомогания, и он вновь с головой погрузился в работу над последней из своих замечательных карт, которую называл «серединная точка Десятилетнего Похода». Он попросил меня, чтобы в комнату перенесли большой стол, и, разложив на нем карту, часами трудился над ней, сверяясь со мной относительно различных цифр и данных, отражавших картину Похода во всем мире. Когда я принималась укорять его, что он проводит так много времени за работой, еще не восстановив силы после болезни, и умоляла подождать хотя бы несколько дней, пока самочувствие его окончательно не поправится, он отвечал: «Нет, не успокоюсь, пока не закончу. Осталось только выверить. Добавлю  еще пару имен из последней почты и сегодня же заканчиваю». Работая, он постоянно повторял слова, которые мне так часто приходилось слышать от него в последние годы его жизни: «Это работа меня убивает! Ну что мне делать дальше? Придется все бросить. Нет сил. Посмотри, сколько мне еще нужно дописать. И ни разу не ошибиться!» Когда работа была закончена, он, вконец обессилев, снова лег и, откинувшись на подушки, стал читать отчеты. Из всех уголков мира Бахаи к нему непрестанно стекалось такое количество материалов, что несколько часов  в день уходило только на их чтение, иначе он рисковал навсегда упустить что-то из виду.
Но слишком велик и непосилен оказался жизненный груз, и рано утром 4 ноября у него произошла закупорка коронарных сосудов. Смерть пришла за ним так внезапно и так неслышно, что он умер, даже не успев понять, что душа его возносится в иной мир. Когда я зашла к нему утром, спросить, как он себя чувствует, то не сразу поняла, что он мертв. Глаза его были полуоткрыты, и ни боли, ни тревоги, ни удивления не читалось во взгляде. Он словно бы недавно проснулся и лежал, удобно расслабившись и спокойно обдумывая что-то. Как ужасно он страдал, когда внезапно узнал о смерти деда! И вот теперь тихий голос призвал его в одночасье соединиться с Ним. Теперь пришел черед других пережить муку неожиданной утраты.
В тот страшный черный день беспросветного страданья я просто не могла себе представить, как смогу сделать для других Бахаи то, что в свое время Хранитель сделал для меня и всех нас. Как смогу я сообщить верующим, что Хранитель вознесся? Что же будет с теми старыми, слабыми и больными, для кого эта весть станет таким же ударом, как известие о кончине Учителя для Шоги Эффенди и моей матери? Именно поэтому я немедленно дала телеграмму членам Международного Совета Бахаи в Хайфе: «Возлюбенный Хранитель заболел азиатским гриппом состояние крайне тяжелое попросите Лероя оповестить все Национальные Собрания уведомить верующих горячо молиться божественном заступничестве Веры». Я понимала, что через несколько часов мне придется отпраить вслед за этой телеграммой другую, в которой будет вся правда, но я не могла хоть как-то не смягчить страшный удар. Позднее я снова отправила в Хайфу телеграмму, где сообщала все подробности смерти Хранителя и просила передать их Национальным Собраниям всего мира. Я чувствовала, что такие новости должны исходить из Всемирного Центра Веры:
Шоги Эффенди возлюбленный всех сердец священный залог оставленный верующим Учителем скоропостижно скончался во сне  результате сердечного приступа после нескольких дней болезни. Обратитесь верующим  просьбой хранить самообладание положиться институт Десниц с любовью возведенный недавно упроченный возлюбленным Хранителем. Только внутреннее единство только единство цели может подобающим образом свидетельствовать преданности всех Национальных Собраний верующих ушедшему Хранителю который самоотверженно отдал жизнь служению Вере.
Рухийя

На следующий день, 5 ноября, все Национальные Собрания получили еще одну телеграмму, на этот раз непосредственно из Лондона:
Возлюбленный в сердцах бесценный Хранитель Дела Божия мирно скончался вчера после перенесенного азиатского гриппа. Призываю Десницы Национальные Собрания Вспомогательные Комитеты поддержать верующих помочь вынести тяжкое испытание. Похороны нашего возлюбленного Хранителя субботу Лондоне приглашаются все Собрания Десницы члены Комитетов также следует публично оповестить скорейшей встрече Десниц Хайфе для разработки обращения миру Бахаи касательно планов на будущее. Провести мемориальные собрания субботу.
Рухийя

Волна скорби, которую жто известие вызвало среди верующих во всех концах света, была не менее мощной, чем та, что обрушилась на Бахаи тридцатью шестью годами раньше после столь же внезапной и невосполнимой утраты  - кончины возлюбенного Учителя. Столь же серьезными оказались и проблемы, возникшие в связи с этим событием. По законам Акдаса, защищать которые был поставлен сам Шоги Эффенди, похороны могли проводиться лишь в месте, находящемся на расстоянии не более часа пути от места смерти. Я понимала, что и речи быть не может о том, чтобы нарушить этот закон и перенести останки в Святую Землю. Сколько боли пришлось изведать во время приготовлений к погребению возлюбленного наших сердец на расположенном неподалку от Лондона кладбище - красивом и тихом, окруженном деревьями, в ветвях которых не смолкало птичье пенье. Похороны назначили на 10.30 утра в субботу, 9 ноября. В эти дни Лондон превратился в центр паломничества Бахаи всего мира. Словно притягиваемые мощным магнитом, сюда отовсюду устремлялись послания, раздавались бесконечные телефонные звонки; верующие начали стекаться в Национальный Хазират уль-Кудс, и каждый приносил с собою новую частицу скорби и любви, которые сливались в единое море вокруг застывшей, неподвижной фигуры, вокруг человека с умиротворенным лицом, наконец сложившего с себя всякую ответственность.
Первыми, кто, узнав о страшной новости, поспешили ко мне, были мои товарищи - Десницы Дела. К жившему в Лондоне Хасану Блюзи я обратилась сразу же после первых страшных минут, проведенных мною утром в комнате Шоги Эффенди. Он вскоре приехал, чуть позже появился Джон Ферраби, тоже живший в столице. Вечером того же дня из Рима прибыл Уго Джакери, а назавтра из Хайфы прилетела Милли Коллинз, за столькие годы привыкшая быть рядом со мной в самые тяжелые и ответственные минуты. Одна из Десниц, Адельберт Мюльшлегель, который, к счастью, по профессии был врачом, прибыл из Германии вместе с Германом Гроссманов после телефонного разговора, в котором я спросила его, не сможет ли он приехать, чтобы обмыть останки Хранителя. Мои друзья и товарищи разделили со мной тяжкий груз хлопот, заверив, что будет сделано все  возможное, чтобы каждый верующий подобающим образом мог выразить свое чувство уважения, благодарности и любви. Шли дни, и все новые и новые Десницы прибывали с разных континентов - великое утешение для меня, друг для друга и для верующих. Накануне похорон Шоги Эффенди мы, Десницы, собрались, чтобы распределить обязанности, и это было первое из многочисленных собраний, которые следовали одно за другим по мере того, как поход Шоги Эффенди - год от года, от победы к победе - близился к триумфальному завершению, на которое он надеялся и которое предвидел.
Наконец день последнего прощания настал, сотни верующих последовали за гробом Хранителя, сопровождая похоронный кортеж из шестидесяти автомобилей, медленно двигавшихся в сторону Большого Северного кладбища Лондона. Тем из прибытия уже дожидалась толпа верующих - практически  вся Община  Великобритании собралась в Лондон, чтобы отдать дань уважения священным останкам Хранителя, которые Господь, руководствуясь неким таинственным замыслом, предпочел доверить земле их родины. Гора ярких цветов усыпала могилу, затем был вынесен катафалк с гробом Шоги Эффенди; безмолвная потрясенная толпа стояла кругом, головы низко опущены, слезы тели по лицам. Погребальная служба состоялась с простой, но величественной кладбищенской часовне, не относившейся ни к какому вероисповеданию, слишком маленькой, для того чтобы вместить всех верующих. Моя заметка, несколько месяцев спустя опубликованная в материалах «Кончина Шоги Эффенди», пожалуй, лучше всего передает происходившее:  «Гроб с телом Великого Хранителя внесли внутрь часовни и поставлии на укрытое мягким зеленым покрывалом возвышение катафалка. Часовня была переолнена, и многим пришлось остаться за дверями. Все стояли не шелохнувшись, пока по-арабски пели дивной красоты молитву, которую Бахаулла заповедал читать над мертвыми. Затем друзья из Европы, Африки, Америки и Азии - негры, евреи и арии - прочитали еще шесть молитв и отрывки из Писаний на английском и персидском.
Когда гроб вынесли и снова поставили на катафалк, торжественная процессия друзей медленно прошла вслед за ним путь длиною в несколько сот ярдов, отделявшй часовню от могилы.
Пока все молча стояли, ожидая, когда гроб опустят в могилу, Рухийя-ханум чувствовала, как скорбные переживания окруживших ее людей смешиваются с ее великой скорбью. Он был их Хранителем. И вот он навсегда скрывался от них, внезапно вырванный из их рядов по непреложному соизволению Господа, Чью Волю не вправе оспаривать никто из людей. Стоящим в задних рядах было не видно его, они даже не могли приблизиться к гробу.Тогда Рухийя-ханум решила объявить, чтобы, перед тем как гроб опустят в могилу, те из друзей, кто захочет этого, мог подойти к нему и воздать дань последнего уважения. Более двух часов верующие, прибывшие с Востока и Запада, рядами проходили мимо, прощаясь с телом. Большинство, опустившись на колени, прикладывалось к ручке гроба. Поистине, в истории не часты случаи такого проявления любви и скорби. Дети, вслед за матерями, преклоняли свои головки, старики рыдали, традиционная англо-саксонская выдержка - привычка никогда не обнаруживать свои чувства на людях - изменяла людям, сердца которых скорбь жгла раскаленным добела железом. Утро стояло мягкое, солнечное; то и дело начинал накрапывать ласковый дождик, и капли падали на гроб, словно сама природа была не в силах сдержать слез. Некоторые клали небольшие флаконы с персидским розовым маслом в изголовье гроба; кто-то нерешительно положил красную розу - безусловный символ преданного сердца; кто-то, не в силах видеть капли дождя на исполненном благодати и тайны лице, встав на олени, робко пытался стереть их; третьи уносили, крепок зажав в руке, щепотку земли, взятую рядом с гробом. Слезы, поцелуи и торжественные молчаливые клятвы изливались на того, кто при жизни всегда называл себя "истинным братом" всех верующих. В самом конце потрясенной скорбью процессии к гробу приблизилась Рухийя-ханум и на мгновнеие преклонила колени для молитвы. Затем она накинула на гроб зеленый покров, поверх него положила расшитую синим и золотым парчу из Усыпальницы бахауллы и свежесрезанные благоухающие ветви жасмина. Затем бренные останки того, кого Абдул-Баха назвал "самой блистательной, несравненной и бесценной жемчужиной, воссиявшей в глуби Двух Морей", медленно пустили в устланную ветвями вечнозеленых кустарников, усыпанную цветами могилу, где они навеки упокоились на ковре из Святой Усыпальницы в Бахджи».
Так - почтительно и благоговейно - расставались Бахаи с прахом благословенного внука Абдул-Баха.
Во все время похорон на гробе лежал большой букет красных и белых цветов, который я специально заказала и в который положила записку, как мне казалось, выражавшую чувства тех, кто, единственные, имели право от своего имени возложить этот благоуханный символ: «От Рухийи и всех, кого ты любил и кто любил тебя, чья душа ныне исполнена скорби». Когда наконец водрузили могильный камень, я положила букет на него, и тысячи и тысячи цветов от Бахаи всего мира, словно волны многоцветного моря, окружили могилу пышным ковром благоуханных соцветий.
Когда похороны закончились, всех верующих мира Бахаи оповестили о проведении мемориальных собраний:
Возлюбленный Хранитель соответствии законами Акдаса после впечатляющей церемонии которой участвовали многие верующие востока запада представлявшие более двадцати пяти стран ныне покоится одном из красивейших кладбищ Лондона. Скоропостижная кончина уверению врачей не причинила страдания благословенный лик запечатлен выражением бесконечной красоты мира величия. Восемнадцать Десниц присутствовавших похоронах просят Национальные Органы уведомить верующих  проведении мемориальных собраний восемнадцатого ноября в честь лучезарного божественного руководства которого мы лишились после тридцати шести лет непрестанной бдительности самопожертвования трудов.
Рухийя

В 1958 году, из того же ослепительно белого каррарского мрамора, который он сам выбрал для памятников своим знменитым родственникам в Хайфе, на могиле Хранителя было установлено надгробие - простое, какое, думаю, одобрил бы и он сам. Коринфскую капитель мраморной колонны венчает изображение земного шара с развернутой к зрителю рельефной картой Африки - ибо что как не одержанные на этом континенте победы доставили ему такую радость в последний год его жизни? - а над земным шаром раскинул крылья большой позолоченный бронзовый орел, точная копия прекрасного японского изваяния, которым он всегда так восхищался и которое держал у себя в комнате. И не найти лучшей эмблемы, чем этот символ победы, чтобы украсить место последнего пристанища того, кто сам одержал столько побед, ведя за собой войко последователей Бахауллы в их беспрестанных походах на всех пяти континентах планеты.
Невзирая на все испытания, с твердостью алмазного резца наметив, по словам самого Хранителя, «сложные очертания будущего Административного Порядка, заложив его основы, создав его механизм и приведя его в действие»; обеспечив вемирное распространение и всемерное упрочение Дела Божия благодаря применению принципов Божественного Предначертания Абдул-Баха; возведя Веру Бахауллы на вершины, каких она не достигала прежде, благодаря редкому сочетанию отважного дерзновения и мудрого расчета; продвинув труд, доверенный ему Господом, насколько то позволяли его слабеющие силы; с душой, покрытой шрамами бесчисленных личных нападок, которым он подвергался во все годы своего служения, - Шоги Эффенди оставил свое поприще. Человек, «познавший скорбь и неизреченную горечь несбывшихся надежд, вкусил покоя». Хранитель, которого Абдул-Баха в Своем Завещании назвал «первой ветвью Божественного и Священного Древа Лотос», который благодаря положениями Его Последний Воли пустил глубокие корни в душах и сердцах верующих после кончины Учителя, навсегда остался тем, кто «искал убежище в его сени, которую он раскинул над всем человечеством».