Бог проходит рядом

Великий труд Абдул-Баха был завершен. Историческая Миссия, которую Его Отец двадцать девять лет назад возложил на Него, была славным образом доведена до конца. Памятная Глава была вписана в историю первого века Бахаи. Героический Век Проповеди Бахаи, в котором Он принимал участие с самого начала и в котором сыграл столь уникальную роль, истекал. Он страдал, как не страдал ни одни из последователей Веры, испивших чашу мученичества, Он трудился, как не трудился ни один из ее величайших героев. Он был свидетелем таких побед, какие не дано было узреть ни одному из Глашатаев Веры и даже ее Творцу.

Под конец Своих нелегких, изматывающих поездок по западным странам, которым Он отдал до капли Свои быстро убывающие силы, Он написал: "Друзья, близок час, когда Меня не будет с вами. Я сделал все возможное, что было в Моих силах. Я отдавал Делу Бахауллы все дарованные Мне способности. День и ночь трудился Я все годы Моей жизни. О, как хотел бы Я увидеть множество верующих, приявших на себя заботы о Деле!... Дни Мои сочтены, и кроме этого не осталось иной радости для Меня". За несколько лет до того Он так возвестил о Своем грядущем вознесении: "О, Мои верные возлюбленные! Да не затронут никогда беды и горести Святую Землю, да пребудет она в мире и покое. Оставьте страх и отриньте вашу скорбь. Ибо, что бы ни случилось, Бог не оставит вас Своим Словом и овеет Своим Божественным благоуханием". И далее пишет Он: "Помните, что даже когда Я покину земные пределы, по-прежнему буду пребывать среди вас". "Отвлеките взор свой от земного обличья Абдул-Баха, - советовал Он Своим друзьям в одной из последних Скрижалей, - но прислушайтесь к Слову Божию... С такой твердостью возлюбленные Господом должны подняться на защиту своей Веры, что даже если бы сотни вражеских копий обратились против них и против Самого Абдул-Баха - ничто не должно отвартить их... от служения Делу Божию".

В Скрижали, обращенной к американским верующим за несколько дней до Своей кончины, Он в таких выражениях пишет о Своем потаенном желании покинуть этот мир: "Я отринул сей мир и людей, живущих в нем... Подобно испуганной птице, Я бьюсь о прутья клетки, каждый день лелея мысль скорее подняться в Царство вышнее. Йа Баха уль-Абха! Дай Мне испить жертвенную чашу и отпусти Меня на волю" Меньше чем за полгода до Своего вознесения Он явил молитву в честь одного из родственников Баба, где написал: "О Боже! Кости Мои стали слабы, и волосы поседели на Моей голове... Я стал стар, и силы Мои слабнут... Единственное, на что еще гожусь Я, это послужить тем, кого возлюбил ты... О Боже, Боже! Дай Мне скорее вознестись к великому порогу Царствия Твоего... и достичь Врат Твоей благодати под сенью Твоей величайшей милости..."

По снам, которые Ему снились, по беседам, которые Он вел, по Скрижалям, которые Он являл, становились все очевиднее, что конец Его быстро приближается. За два месяца до кончины Он рассказал Своим близким содержание сна, который видел накануне: "Снилось Мне, - сказал Он, - что я стою в огромной мечети, в алтаре, лицом к кибле, на месте самого Имама. Я заметил, что в мечеть стекается все больше и больше народа. Они толпились вокруг Меня, пока мечеть не наполнилась до отказа. И тогда Я громко возгласил призыв к молитве. И вдруг Мне пришла мысль выйти из стен мечети. Сделав так, Я вопросил в Себе: "Что заставило Меня выйти, когда Я должен был вести службу?" Впрочем, какая разница? Теперь, когда Призыв к молитве провозглашен, оставшиеся смогут молиться сами". Несколько недель спустя, сидя в уединенной комнате в саду Своего дома, Он поведал окружавшим Его еще об одном сне. "Я видел сон, - рассказывал Абдул-Баха, - и узрел в нем Благословенную Красу (Бахауллу). Он приблизился ко Мне и сказал: "Разрушь эти стены". Никто из присутствоваших не понял значения этого сна вплоть до Его скорой кончины, когда стало ясно, что под "стенами" разумелся храм Его тела.

В день Своей смерти, случившейся на семьдесят восьмом году жизни, рано утром 28 ноября 1921 года, Он открыто выразил ту же мысль в словах утешения и ободрения, обращенных к некоему верующему, который скорбел по своему умершему брату. За две недели до Своей кончины Он сказал Своему преданному садовнику, что чувствует - конец Его близок. "Я так устал, - заметил Он. - Близится час, когда Я должен буду оставить все и воспарить к Небесам. Я слишком слаб, чтобы идти". После чего Он добавил: "В последний день Благословенной Красы, когда Я собирал бумаги, в беспорядке разбросанные по дивану Его кабинета в Бахджи, Он обернулся ко Мне и произнес: "Нет нужды собирать эти бумаги, настала Мне пора оставить их и унестись далеко". Мой Труд ныне тоже закончен. Более Я совершить не в силах. Посему и Мне следует оставить их и удалиться".

Вплоть до последнего дня Своей земной жизни Абдул-Баха продолжал щедро одарять любовью равно людей знатных и незнатных, помогать беднякам и калекам, словом, служить Делу Веры Своего Отца, что было Его главным желанием еще с детских лет. В пятницу накануне Своей кончины, невзирая на невероятную слабость, Он присутствовал на дневной молитве в мечети, по Своему обычаю раздавая милостыню нищим; продиктовал несколько Скрижалей - последние из явленных Им; благословил на брак одного из Своих преданных слуг и настоял, чтобы обряд свершился в тот же день; присутствовал на обычно заведенной встрече с друзьями Его дома; на следующий день у Него начался жар, и в воскресенье, будучи не в силах выйти из дома, Он послал всех верующих к Гробнице Баба, где некий паломник-парс устраивал праздник в честь очередной годовщины Провозглашения Завета; днем в воскресенье с никогда не изменявшими Его добротой и учтивостью, невзирая на растущую слабость, принял Муфтия Хайфы, градоначальника и начальника полиции; и в тот же вечер, последний вечер Своей жизни, прежде чем удалиться на покой, долго расспрашивал о здоровье всех членов Своей семьи, паломников и Своих друзей в Хайфе.

С 1 час 15 минут ночи Он встал с постели, подойдя к столу, выпил немного воды и снова лег. Чуть позже Он попросил одну из двух Своих дочерей, которая бодрствовала рядом с Ним, чтобы она подняла занавеси, так как Ему тяжело дышать. Потом Ему поднесли розовой воды, и Он снова сделал несколько глотков; когда же Ему предложили поесть, Он внятно произнес: "Я умираю, а вы хотите, чтобы Я поел?" Минуту же спустя дух Его вознесся в свою вечную обитель, чтобы наконец быть принятым в славе Своего возлюбленного Отца и вкусить радость вечного единения с Ним.

Скорбная весть о Его кончине, столь внезапная, столь неожиданная, подобно лесному пожару, стремительно распространилась по городу и была моментально разнесена телеграфом во все концы света, ошеломив общину западных и восточных последователей Бахауллы. Посланные из ближних и дальных мест, от людей знатных и простых, телеграммы и письма одно за другими приходили в Его дом, дабы выразить охваченным скорбью членам безутешной семьи чувства благодарности, преклонения, глубокой печали и соболезнования.

Британский государственный секретарь по делам колоний, сэр Уинстон Черчиль, мгновенно дал телеграмму Верховному комиссару Палестины, сэру Герберту Сэмюэлю, прося его "от лица правительства Ее Величества выразить Общине Бахаи свою расположенность и соболезнования". Виконт Алленби, Верховный комиссар Египта, телеграфировал Верховному комиссару Палестины, прося его "выразить родственника покойного сэра Абдул-Баха Аббаса Эффенди и всей общине Бахаи свои искренние соболезнования в связи с кончиной их досточтимого вождя". Совет министров в Багдаде отдал распоряжение премьер-министру Сейид Абд ур-Рахману "оказать знаки сочувствия семье Его Святейшества Абдул-Баха в связи с тяжелой утратой". Главнокомандующий египетским экспедиционным корпусом, генерал Конгрив, направил Верховному комиссару Палестины послание с просьбой "изъявить свои глубочайшие соболазнования семье покойного сэра Абдул-Баха". Бывший Глава английской администрации в Палестине, сэр Артур Муни, прислал письмо с выражением своего прискорбия, глубокого уважения и восхищения покойным, а также своих соболезнований в связи с утратой, понесенной Его семьей. Одни из оксфордских профессоров, фигура выдающаяся в академических кругах университета, прислал от своего имени и от имени жены письмо, где, в частности, говорилось: "Переступить через грань к иной, более полной жизни должно быть особенно замечательнои благотворно для Того, Кто всегда устремлял Свои помыслы ввысь и стремился вести возвышенную жизнь здесь, в дольнем мире".

Многие, и очень разные по характеру газеты - лондонская "Таймс", "Морнинг Пост", "Дейли Мэйл", "Нью-Йорк Уорлд", "Ле Тан", "Таймс оф Индиа" и другие, на разных языках и в разных странах, выразили дань уважения и благодарности Тому, Кто оказал Делу человеческого братства и мира между народами столь значительные и непреходящие услуги.

Верховный комиссар сэр Герберт Сэмюэль прислал послание, изъявляя свое желание лично присутствовать на похоронах, с тем, чтобы, как он сам позже написал, "выразить мое уважение к Его религиозным убеждениям и мое преклонение перед Его личностью". Что же до самих похорон, состоявшихся во вторник утром, - таких Палестине еще никогда не приходилось видеть: не менее десяти тысяч человек, представляющих все классы, религии и нации, собралось на них. "Огромная толпа, - как свидетельствовал позже сам Верховный комиссар, - собралась, со скорбью думая о Его смерти, но с ликованием вспоминая о Его жизни". Сэр Рональд Сторрс, в те поры занимавший пост губернатора Иерусалима, тоже написал, вспоминая эти похороны: "Я никогда не видел прежде такого сочетания горести и благоговения, каковое проистекало из необычайной простоты церемонии".

Гроб с останками Абдул-Баха несли на плечах к месту Его последнего упокоения самые близкие и дорогие Ему люди. Шедший впереди кортеж состоял отчасти из полицейских подразделений города, игравших роль как бы почетной гвардии, за ними рядами следовали бойскауты мусульманской и христианской общин с высоко поднятыми знаменами, группа мусульманских певчих, нараспев читавших стихи из Корана, главы мусульманских общин, возглавляемые Муфтием, а также множество католических, православных и англиканских священников. За гробом шли члены Его семьи, британский Верховный комиссар - сэр Герберт Сэмюэль, губренатор Иерусалима - сэр Рональд Сторрс, губренатор Финикии - сэр Стюарт Саймс, правительственные чиновники, консулы разных стран, представленных в Хайфе, знатые люди Палестины, мусульмане, евреи, христиане и друзы, египтяне, греки, турки, арабы, курды, европейцы и американцы, мужчины, женщины и дети. Длинная погребальная процессия, посреди всхлипываний и рыданий, медленно и скорбно двигалсь вверх по склонам горы Кармель, направляясь к Усыпальнице Баба.

Рядом с восточным входом в Мавзолей священный гроб опустили на плоскую плиту, и в присутствии всего огромного стеснения народа девять священников - представители мусульманской, иудейской и христианской Веры, включая Муфтия Хайфы, - прочитали надгробные молитвы. После этого Верховный комиссар, приблизившись к гробу и склонив голову перед Мавзолеем, отдал последнюю, прощальную дань уважения Абдул-Баха; его примеру последовали и другие государственные чиновники. Затем гроб внесли в одно из помещений Мавзолея и в глубокой печали, благоговейно опустили в нише, прилегающей к той, где покоились останки Баба.

В течение недели после кончины Абдул-Баха от пятидесяти до ста бедняков Хайфы ежедневно кормились в Его доме, а на седьмой день, в память о Нем, примерно тысяче из них, независимо от национальности и вероисповедания, раздали по мере зерна. На сороковой день был устроен впечатляющий памятный праздник, на который пригласили более шестисот жителей Хайфы, Акки и соседних областей Сирии и Палестини, включая официальных представителей и знатных людей различных вер и национальностей.

Один из гостей, губренатор Финикии, воздал последнюю дань уважения памяти Абдул-Баха, сказав: "Многие из присутствующих, я полагаю, зорошо помнят сэра Абдул-Баха Аббаса: помнят Его исполненную достоинства фигуру, задумчиво бредущую по нашим улицам, Его учтивое, ласковое обращение, Его доброту, Его любовь к детям и цветам, Его благородство, великодушие и постоянную заботу о бедняках и всех несчастных. Так прост и кроток был Он в жизни, что многие, общаясь с Ним, забывали, что в то же время Он был великим наставником и Его писания и беседы стали поистине душевной отрадой и источником вдохновения для сотен и тысяч людей на Востоке и на Западе".

Так закончились годы служения Того, Кто в силу положения, завещанного Ему Отцом, стал живым воплощением института, не имеющего себе равных в мировой религиозной истории, служения, знаменующего заключительную стадию Апостольского, Героического и наиболее славного Века Откровения Бахауллы.

Благодаря Ему Завет, это "дивное и бесценное Наследие", завещанное Творцом Откровения Бахаи, был возглашен всему миру, отстоял свою правоту и победил. Благодаря силе, которой сие Орудие Божьего Промысла оделило Его, свет юной Веры проник на Запад, достиг отдаленнейших островов Тихого океана и озарил берега Австралийского континента. Благодаря Его личному вмешательству Послание, Чей Глашатай вкусил горечь пожизненного заточения, широко разнеслось по свету, а его характер и цель впервые в истории раскрылись перед воодушевленно внимавшими Его словам слушателями в крупнейших городах Европы и Северной Америки. Под Его неусыпным наблюдением священные останки Баба, до того пятьдесят лет хранимые втайне, были благополучно перевезены в Святую Землю и навсегда упокоены в том месте, которое Сам Бахаулла избрал для них, освятив это место Своим посещением.

По Его смелой и решительной инициативе первый Машрик уль-Азкар Бахаи был воздвигнут в Средней Азии, на территории русской части Туркестана, и благодаря Его вдохновляющей воле подобное же предприятие, даже большее по размаху, было предпринято на избранной Им Самим земле в самом сердце североамериканского континента. Благодать Господня, осенившая Его с первых же дней Его служения, повергла в прах Его коронованного противника, помогла Ему нанести решающий удар нарушителям Отцовского Завета и окончательно устранить опасность, которая со времени изгнания Бахауллы на турецкую землю смертельной угрозой нависла над самой Верой. Следуя наставлениям и в соответствии с принципами и законами, заповеданными Его Отцом, оформились и утвердились первые институты - предвестники открытого, официального установления Административного Порядка после Его кончины. Благодаря Его неустанным трудам, Его трактатам, тысячам явленных Им Скрижалей, Его речам, молитвам, стихам и толкованиям, которые Он оставил потомкам, большей частью на персидском, частично на арабском и турецком языках, законы и принципы, составляющие самую суть и основу Откровения Его Отца, были разъяснены и истолкованы, догматы его получили детальное применение, а ценность и необходимость его истин - полностью и открыто продемонстрированы. Не внявшее Его предостережениям человечество, погрязшее в материализме и забывшее своего истинного Бога, подверглось опасностям, угрожающим разрушить его налаженную, упорядоченную жизнь, и как следствие своего упорства в грехе и нераскаянности испытало первые толчки, предвещавшие те мировые потрясения, которые ощутимы и по сей день. И, наконец, благодаря наказу, который Он обратил к героической общине, совместные усилия членов которой придали особый блеск истории Его служения, Ему удалось привести в действие План, который вскоре после его обнародования привел к появлению адептов Веры на Австралийском континенте, позднее - завоевал сердца некоей коронованной особы и приобщил ее к Делу Его Отца. План, который сегодня, благодаря неудержимому влиянию скрытых в нем возможностей столь замечательно оживил и обогатил духовную жизнь республик Латинской Америки, явив, таким образом, достойное завершение всего столетия.

В обзоре главных черт столь благодатного и плодотворного служения нельзя не упомянуть о пророчествах, вышедших из-под непогрешимого пера Средоточия Завета Бахауллы. Они предвещают ожесточенные нападки, которые неуклонная поступь Веры вызвала на Западе, в Индии и на Дальнем Востоке при ее столкновении с освященными веками церковными иерархиями христианства, индуизма и буддизма. Они предвещают смятение, которое вызовет освобождение от оков религиозной ортодоксии в Америке, Европе, в странах азиатского и африкансого континента. Они предвещают возвращение детей Израиля на свою древнюю родину; воцарение Веры Бахауллы в египетской цитадели суннитского ислама; постепенное угасание мощного влияния шиитских иерархов Персии; груз несчастий, которые неизбежно обрушатся на жалкие остатки нарушителей Завета Бахауллы в мировом центре Его Веры; блеск учреждений, которые торжествующая Вера воздвгинет на склонах горы, столь связанной с городом Аккой, и образование единого великого мирового центра, где будут процветать как духовные, так и административные институты Содружества Бахаи; почетное положение, которое в далеком будущем займут жители родной земли Бахауллы и ее правительство; уникальное и завидное положение, уготованное общине Величайшего Имени в Северной Америке, как прямое следствие мировой миссии, которую Он возложил на нее; и наконец, они предвещают - как вершину всего - "утверждение знамени Божия среди всех народов" и объединение всего человечества, когда "все люди уверуют в одно... сольются в общую нацию, станут одним народом".

Нельзя обойти вниманием и те революционные перемены, что произошли в мире за время служения Абдул-Баха. Большинство из них можно прямо соотнести с предсказаниями Баба в первой главе Его Кайум уль-Асма, записанными в ночь Провозглашения Его Миссии в Ширазе, предсказаниями, которые позднее были подкреплены исполненными глубокого смысла отрывками из обращений бахауллы к повелителям Земли и главам мировых религий - как в Суре-и-Мулюк, так и в Китаб-и-Акдас. Превращение португальской монархии и китайской империи в республики; крах русской, германской и австрийской империй и бесславная судьба, постигшая их правителей; убийство Насир-ад-дин-шаха и падение султана Абдул-Хамида - все это должно рассматривать как последующие стадии того катастрофического процесса, начало которого еще при жизни Бахауллы было ознаменовано убийством султана Абдул-Азиза, драматическим концом Наполеона III, распадом Третьей империи, а также добровольным заточением и фактическим упразднением мирской власти самого папы. Позднее, после кончины Абдул-Баха тот же процесс был ускорен падением Кахарской династии в Персии, свержением испанской манархии, отменой султаната и халифата в Турции, быстрым упадком шиитского ислама, равно как и христианских миссий на Востоке, а также печальной судьбой, ныне постигшей многих коронованных особ в Европе.

Рассматривая эту тему, следует отдельно упомянуть и имена тех выдающихся и высокоученых людей, которые на разных стадиях служения Абдул-Баха отдали дань уважения не только Ему Самому, но и Вере Бахауллы в целом. Такие имена, как граф Лев Толстой, профессор Арманиус Вамбери, профессор Огюст Форель, доктор Дэвид Старр Джордан, преподобный архидиакон Уилберфорс, профессор Джоветт из Баллиоля, доктор Т.К.Чейн, доктор Эстлин Карпентер из Оксфордского университета, виконт Сэмюэль Кармельский, лорд Лэмингтон, сэр Валентайн Чайрол, рабби Стивен Вайз, египетский принц Мухаммад Али, шейх Мухаммад Абду, Мидхат-паша и Хуршид-паша - свидетельствуют, благодаря проявленному ими уважению, об огромном прогрессе Веры Бахауллы, достигнутом под блестящим руководством Его благородного Сына, прогрессе, о впечатляющем размахе которого в более поздние годы неоднократно писала в назидание потомкам знаменитая королева, внучка королевы Виктории, признавая тем самым пророческую миссию Бахауллы.

Что касается врагов, которые упорно стремились погасить светоч Завета Бахауллы, то достойное наказание, понесенное ими, не менее убедительно доказывает из обреченность, чем роковой конец тех, кто в более ранний период подло пытался сокрушить надежды зарождающейся Веры и подорвать ее основы.

Об убийстве деспотичного Насир-ад-дин-шаха и о последующем падении Кахарской династии уже упоминалось. Султан Абд-уль-Хамид, после своего низложения объявленный государственным узником, был вынужден жить в полной безвестности и унижении, презираемый своими бывшими приближенными и поносимый своими подданными. Кровожадный Джамаль-паша, который решил распять Абдул-Баха и сравнять с землей Гробницу Баба, спасая свою жизнь, вынужден был бежать, но в конце концов был убит, в то время, вынужден был бежать, но в конце концов был убит, в то время, когда он скрывался в горах Кавказа, неким армянином, чьих соотечественников он так безжалостно преследовал. Злокозненный Джамаль уд-Дин Афгани, чья неуемная враждебность и влиятельные действия столь серьезно повредили развитию Веры в ближневосточных странах, испытав на себе все превратности судьбы, был поражен раком и, лишившись в результате неудачной операции большей части языка, умер в нищете. Четверо из членов злополучной Комисси по расследованию, направленной из Константинополя с тем, чтобы решить судьбу Абдул-Баха, каждый в свою очередь, претерпели унижения не менее жестокие, чем те, что они готовили Ему. Глава Комиссии Ариф-бей, пытаясь ночью тайком скрыться от разгневанных младотурков, был застрелен часовым, Ахдам-бею удалось бежать в Египет, но по пути его обокрал его же слуга, и он был вынужден просить денежного вспоможения у общины бахаи в Каире, в чем ему не было отказано. Позднее он обратился за помощью к Абдул-Баха, Который немедленно велел верующим вручить ему некую сумму от Своего имени, что, однако, им сделать не удалось ввиду неожиданного исчезновения Адхам-бея. Из двух оставшихся один был изгнан в дальнюю ссылку, другой же вскоре умер в жалкой нищете. Знатный Йахья-бей, начальник полиции в Акке, послушное и мощное орудие в руках Мирзы Мухаммада Али, нарушителя Завета Бахауллы, собственными глазами узрел крах всех своих надежд, которые он так лелеял, был смещен с поста и в конце концов принужден был обратиться за денежной помощью к Абдул-Баха. В Константинополе в год падения султана Абдул-Хамида более тридцати государственных чиновников, включая министров и других высокопоставленных лиц, среди которых числилось немало непримирмых врагов Веры, в течение одного дня были схвачены и приговорены к повешению - впечатляющее возмездие за ту роль, которую они играли, поддерживая деспотический режим и стараясь искоренить Веру и ее институты.

В Персии, помимо самого государя, который, исполненный надежд и упиваясь собственной властью, столь стремительно и неожиданно сошел со сцены, большое число принцев, министров и муджтахидов, активно участвовавших в гонениях на общину бахаи, включая Камрана Мирзу, Наиб ус-Салтане, Джалала уд Доуле и Мирзу Али Ашгар-хана, Атбих Азама, а также шейха Мухаммад Таки-йе Неджефи, "Сына Волка", утратили один за другим свой престиж и авторитет, впали в безвестность, оставили все надежды достичь своей злонамеренной цели и прожили, по крайней мере некоторые из них, достаточно долго, чтобы узреть первые свидетельства расцвета того Дела, которого они столь панически боялись столь яростно ненавидели.

Когда мы видим, как в Святой Земле, в Персии и Соединенных Штатах Америки некоторые представители христианской церкви, такие, как Ватральски, Уилсон, Ричардсон и Истон, замечая, и в некоторых случаях со страхом, быстрое распространение Веры Бахауллы в христианских странах, стараются воспрепятствовать ее прогрессу; когда мы наблюдаем - особенно в последнее время - постепенное уменьшение влияния, упадок власти, смешение в рядах и исчезновение некоторых из старых христианских миссий и учрежденй в Европе, на Среднем Востоке и в Восточной Азии, - не вправе ли мы приписать это ослабление тому противодействию, которое члены различных христианских орденов в годы служения Абдул-Баха стали оказывать последователям и учреждениям Веры, которая претендует на то, что она есть не что иное, как исполнение Обетования, данного Иисусом Христом, и учредитель Царствия, о котором Он Сам молил и которое предрекал?

И наконец он - тот, кто с первых же минут рождения Божественного Завета до конца своих дней выказывал ненависть еще более неутолимую, чем та, что двигала уже упомянутыми противниками Абдул-Баха, кто с еще большим рвением, чем они, строил против Него козни и бесчестил Веру своего Отца бесчестьем более тяжким, чем кто-либо из ее врагов извне, - сей человек вместе с жалкой кучкой нарушителей Завета, которых он постоянно подстрекал ко злу, сбивая с пути истинного, и он, подобно Мирзе Йахье и его прихвостням, обречен был собственными глазами узреть, как один за другим терпят крах его злые замыслы, как улетучиваются все его надежды, как обнажаются истинные мотивы его поступков и меркнет навсегда его былая слава. Его брат, Мирза Дийаулла, умер в раннем возрасте; обманутый им Мирза Ага Джан сошел в могилу тремя годами позже, а главный его сообщник, Мирза Бадиулла, предал его, обнародовал печатное отречение от своих злых деяний, но затем вновь привоединился к нему, впрочем, лишь для того, чтобы вновь покинуть из-за непристойного поведения своей собственной дочери. Единокровная сестра Мирзы Мухаммада Али, Фуругийа, умерла от рака, а ее муж, Сейид Али, скончался от сердечного приступа, прежде чем его сыновья успели помочь ему, вскоре после чего старший из них, совсем еще юноша, погиб от той же болезни. Мухаммад Джавад Казвини, один из самых деятельных нарушителей Завета, умер жалкой смертью. Шуаулла, который, как свидетельствует Абдул-Баха, в Своем завещании, рассчитывал на убийство Средоточия Завета и которого отец отправил в Соединенные Штаты, дабы объединить усилия с Ибрагимом Хайруллой, вернулся из своей бесславной миссии, так ничего и не добившись и окончательно пав духом. Джамаль Буруджирди, самый хитроумный и опасный из приспешников Мирзы Мухаммада Али в Персии, пал жертвой отвратительного и неизлечимого недуга; Сейид Махди-йе Дахаджи, который, предав Абдул-Баха, присоединился к нарушителям Завета, умер в безвестности и нищете, а вскоре за ним последовала его жена и двое его сыновей; Мирза Хусейн Али-йе Джахруми, Мирза Хусейн Ширази-йе Хуртуми и Хаджи Мухаммад Хусейн Кашани, действовашие от лица нарушителей Завета в Персии, Индии и Египте, потерпели полную неудачу в своих миссиях; в то время, как алчный и тщеславный Ибрагим Хайрулла, который по собственной воле решил встать под мятежное знамя Мирзы Мухаммада Али и в течение двадцати лет отстаивал его интересы в Америке, который нагло обвинил в печати Абдул-Баха в том, что Он "распространяет ложное учение и искажает догматы Бахаизма", и заклеймил Его визит в Америку как "смертельный удар по Делу Божьему", - умер почти сразу после того, как прозвучали слова клеветы, покинутый и презираемый всеми до единого членами той общины, чьих основателей он см же и обращал в Веру, и на той самой земле, которая стала свидетелем множащихся с каждым днем признаков укрепления авторитета Абдул-Баха, которые он в последние годы своей жизни поклялся подорвать.

Что же касается тех, кто открыто поддерживал дело нарушителей Завета Бахауллы либо втайне сочувствовал ему, одновременно делая вид, что является сторонником Абдул-Баха, то некоторые из них в конце концов покаялись и были прощены; другие разочаровались и полностью утратили свою веру; третьи - отреклись, а остальные, коих становились все меньше, за исключение горстки его родственников, оставили его в беспомощном одиночестве. Пережив Абдул-Баха почти на двадцать лет, он - тот, кто когда-то дерзко бросил Ему в лицо, что не уверен, сможет ли пережить Его, прожил достаточно долго для того, чтобы самому узреть полный крах своего дела, влача жалкое существование во Дворце, некогда населенном толпой его сторонников; в результате кризиса, который он после кончины Абдул-Баха опрометчиво пытался спровоцировать, получил от властей отказ в официальном попечительстве над Могилой своего Отца; несколькими годами позже был вынужден оставить Дворец, который из-за его вопиюще безразличного отношения совсем обветшал; был разбит параличом, поразившим половину его тела; прикованный к постели, несколько месяцев лежал, мучаясь и скорбя, прежде чем умереть, и был похоронен по мусульманскому обряду рядом с местным мусульманским кладбищем; на могиле его вплоть до сегодняшнего дня нет даже надгробного камня, и она являет собою достойное жалости напоминание о тщете его притязаний, о низостях, до которых он опускался, и о суровой каре, каковую в полной мере заслужили его деяния.